осудить нельзя помиловать

для  answeraquestion, в подарок и с любовью И с наступившим НГ всех! ^_^

Название: осудить нельзя помиловать
Оригинальное название: the blame's compulsory
Фандом: Bleach
Автор: incandescens
Переводчик: CrippledSeidhe
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Бьякуя/Ренджи
Рейтинг: R
Примечания: POV Ренджи. Оригинал написан на springkink на заявку: Bleach, Byakuya/Renji: Dubious consent - "Just because I obey you doesn't mean I don't hate you"

Ренджи люто ненавидит своего капитана...

Ренджи люто ненавидит своего капитана. Просто на дух его не переносит. Испытывает к нему отвращение настолько чистое и незамутненное, что радуется как ребенок каждому его слову, действию и взгляду - ведь все это дает ему новые и новые поводы презирать Кучики Бьякую еще сильнее.

И дело не только в злополучной истории с Рукией. У Ренджи хватает честности признать перед самим собой, что в той истории и сам он был хорош, и Рукия ведь не отказалась от предложения, хотя могла, разве не так? Ну и вот. Ренджи не ставит ту историю в вину только Кучики Бьякуе. Или, если быть уж совсем честным, не ставит ему в вину только эту историю.

Дело во всем, во всем вообще. В том, как безупречно сидит на его капитане форменная одежда, в скупых и точных движениях его рук, в быстрых небрежных взглядах, в невозмутимом превосходстве, которое пронизывает каждое его слово. Да еще и эти его волосы. Не дорогущая костяная ерундовина в капитанской прическе, а сами волосы. Они слишком ухоженные. Слишком блестящие. Капитан сам виноват, что Ренджи смеет думать о том, каково это - пропускать между пальцев гладкие темные пряди.

Ренджи сидит с мрачной рожей, гипнотизирует взглядом бардак на своем столе и снова и снова пережевывает в мыслях одно и то же, старательно растравляя свою ненависть. И ждет, пока привычно невыразительный голос Кучики Бьякуи привычно не поставит ему на вид его катастрофическое несоответствие даже элементарным требованиям к занимаемой должности. Побыв на должности, которой он так катастрофически не соответствует, уже некоторое время, Ренджи теперь может с точностью до минуты угадать, когда прозвучит этот голос, но все равно каждый раз его прошибает холодный пот и по спине ползут мурашки.

Он нарочно поводит плечами так, чтобы полы косоде как бы невзначай разъехались и открыли миру на пару-тройку больше неуставных татуировок, чем обычно, и ждет требования привести себя в порядок, подобную небрежность могут терпеть и даже поощрять в Одиннадцатой, но здесь извольте выполнять элементарные требования к внешнему виду, Ренджи.

“Ренджи”. Он ощетинивается как зверь всякий раз, когда капитан зовет его по имени - нет, бросается его именем как скучным ругательством. Из тринадцати капитанов Готэя двенадцать никогда не позволяют себе так обращаться со своими лейтенантами. Они вежливы, или дружелюбны, или по-отечески внимательны - неизвестно, кстати, что из этого хуже - но ни один из них не разговаривает с тобой как со стенкой и не смотрит как на мусор.

Он затылком чувствует взгляд Кучики Бьякуи. Взгляд измеряет, взвешивает и выносит вердикт, что ничего стоящего тут не покажут. Кучики Бьякуя считает себя вправе судить, чего он, Ренджи, стоит. И это тоже выбешивает до белых глаз.

У Кучики-тайчо все всегда так просто. Трущобы, говорит он. Помойка. Руконгай. Что он может понимать вообще, если с детства рос среди цветов и никогда не пачкал ручки в грязи? А теперь берется судить тех, кому в грязи надо было как-то выжить и жить.

Ну вот, он опомниться не успел, как уже думает об этом хлыще как о “Кучики-тайчо”. Ну и ладно. Из тринадцати капитанов Готэя тринадцать не заслуживают и толики уважения. Если кто из них не напыщенный индюк, так обязательно или просто болван, или еще и из кожи вон лезет, чтоб отравлять тебе жизнь.

Кучики-тайчо следит за ним, как коршун. Кучики-тайчо наверняка так и ждет, чтобы он совершил хоть малюсенькую ошибку. Только хрен он дождется, потому что Ренджи ему такого удовольствия не доставит. Ренджи покажет всем, что он лучше, чем Кучики-тайчо, и отберет у него Рукию, и выйдет победителем.

Вот и весь сказ.

И когда рука Кучики-тайчо ложится на его плечо, и он сквозь два слоя одежек чувствует биение пульса в кончиках этих белоснежных пальцев, и слышит, как у Кучики-тайчо еле уловимо сбивается дыхание, когда тот велит Ренджи встать на колени и воспользоваться наконец своим языком для чего-то более полезного, нежели пустая болтовня...

...ну, повторять дважды ему не приходится, но теперь он презирает Кучики-тайчо еще сильнее, если только такое возможно. Не за то, что у того обнаружились вдруг человеческие чувства или плотские желания или готовность протянуть руку и взять то, чего хочется - а за то, что пал настолько низко, чтобы хотеть и желать его, “Ренджи”.

Он ненавидит Кучики-тайчо. Он видит Кучики-тайчо насквозь от кончиков волос до кончиков ногтей. Он опускается перед Кучики-тайчо на колени и делает что велено.

@темы: переводы, bleach

---

Немножечко умереть

*внезапный перевод такой внезапный. На откате от Огня и Теней, не иначе*

Название: Немножечко умереть
Оригинальное название: to die a little
Фандом: Bleach
Автор: incandescens
Переводчик: CrippledSeidhe
Разрешение на перевод: получено
Пейринг: Айзен/Хинамори
Рейтинг: PG-13
Предупреждения: Ничего такого, в основном намеки.
Примечания: Оригинал написан на springkink на заявку: NOVEMBER 10TH - Bleach, Aizen/Hinamori: delicacy - Momo goes Arrancar

Всегда остается фрагмент маски...

- Всегда остается фрагмент маски, - говорит ей один из людей в белом, пока она лежит в полудреме. - Мы не можем заранее выбирать, каким именно он будет. Но хоть что-то, да остается всегда - а иначе что же это был за человек, если у него можно отнять все без остатка?

Когда Момо подползла к трону Айзена-тайчо и замерла у его ног, она желала только одного - быть с ним и служить ему; неважно, какой ценой, неважно, на что ей придется пойти, неважно, на что придется пойти многим другим.

Высокие незнакомцы в белом насмехались над ней. Только один, тот, у которого были темные печальные глаза и костяной шлем, казалось, понимал ее, но и он смотрел на нее как на презренную мошку.

Ей было все равно.

Айзен-тайчо взял ее ладони в свои и сказал, что он очень ею гордится, и что все, что ей понадобится сделать - немножечко умереть.

Она поднимается с лабораторного стола и бредет к темным экранам - посмотреть на свое отражение; полы белой накидки волочатся за ней по полу. Она подносит руки к лицу и снимает его, и смотрит, что же под ним осталось.

Она сыпала словами, как заведенная, выкладывая все, что знала о планах Готэя, о линиях обороны, о расположении войск, о разговорах капитанов, о шифрах и паролях, все, все, что могло бы хоть как-то ему пригодиться.

Он улыбался ей, тепло, ласково, одобрительно, и вытягивал из нее все больше и больше. Ее мысли. Ее мечты. Ее страхи. Прозвище, которое она дала когда-то маленькому Широ-тяну.

Он поил ее чаем, пока она говорила. Он сам его заваривал. Собственными руками.

А потом он на какое-то время оставил ее в темноте.

Во сне она видит горящие сливовые деревья и слышит их беззвучные крики.

Он никогда не причинял ей боли. Он никому не позволял прикасаться к ней. Он всегда был рядом. Он выбирал для нее одежду. Он сам купал ее. Он кормил ее со своей тарелки.

Было и еще кое-что, что никогда не сохранялось в ее памяти. Он говорил, что это - пустяки, о которых ей ни к чему помнить.

Она даже больше не помнила, для чего нужны имена, и в мыслях обходилась без них.

Кость прекрасна, кость белоснежна, кость непорочна, кость - основа и стержень тела, кость крепка, кость остра, кость полируется до гладкости, кость есть голод. Когда она вся без остатка будет из кости, тогда и только тогда она станет тем, чем он желает ее видеть, а поскольку она желает того и только того, что желает он, значит, она желает обратиться в кость. Ничего в мире она не желает сильнее.

Наконец он попросил ее больше не говорить ни слова.

Она повиновалась.

Он и только он может решать, есть ли ей что сказать.

Он будет всесильным и справедливым божеством, а она будет его щитом и мечом, правосудием и возмездием. Он сам так сказал, и она знает, что все его слова - правдивы.

Тот, с печальной тьмой в глазах, сказал ей однажды:
- Истинное служение произрастает из глубин души, и нет в мире силы могущественнее. Ты - само совершенство. Служи господину верно.

Она ничего ему не ответила, потому что ей не приказывали говорить, но, кажется, ему и этого было довольно.

Голод внутри нее шепчет, словно опадающие лепестки, поет ей колыбельные, и она засыпает. Она видит сны о том, как достигнет совершенства для него, для него, для него.

Она была так голодна.

Есть только одна пища, чтобы утолить этот голод.

Она спала у изножия его кровати.

Есть только один ответ, который она в силах расслышать.

Она стояла на коленях у его трона.

Есть только один способ стать для него совершенной.

Кость вырвалась из нее ночью, когда она наблюдала за ним, спящим; проросла на ее лице, протянулась когтями из пальцев, и все ее тело стало сильным, непорочным, совершенным. Она не издала ни звука, потому что никто не давал ей позволения говорить, она не пошевелилась, потому что ее место было там и только там, где она была сейчас. Движение пришло само изнутри нее и голод наконец пожрал ее всю, оставив только кость и пустоту и требуя еще, еще, еще.

Он не проснулся.

Она снимает маску с лица или лицо с маски, и под ней - или под ним - ничего больше нет. Теперь она должна заполнить себя единственным, чего она желает, единственным, что ей нужно, единственным, что ей было оставлено.

Она плакала от счастья, разрывая когтями его горло, и кость проходила сквозь плоть, словно благословляя.

Наконец-то, наконец-то я стала тем, чем он хочет меня видеть.

@темы: переводы, bleach

---

Winter War. Глава 22

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Переводчик:  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Фандом: Bleach
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, кровь, убийство в кадре, традиционных два с половиной неприличных слова.
Действующие лица: Хисаги, Айзен, НЖП и другие.

(Глава 21)

Глава 22, где случается трагическое недоразумение, Айзен пьет чай, а Хисаги с тоской размышляет о том, что быть Снейпом хорошо и почетно, но те, кто дочитал седьмую книгу до конца, в курсе, что есть тут некий подвох.

Глава 22, где случается трагическое недоразумение, Айзен пьет чай, а Хисаги с тоской размышляет о том, что быть Снейпом хорошо и почетно, но те, кто дочитал седьмую книгу до конца, в курсе, что есть тут некий подвох.

Хисаги: Коготок увяз - всей птичке пропасть


То, чего он ждет, может случиться в любой момент.

Или не случиться никогда.

Он не знал, какой исход страшит его сильнее.

Шухэй закрыл глаза, отсчитал три вдоха и попытался отделаться от этой мысли; сделанного не воротишь.

Тем не менее, он стоял на внешней стене и ждал. И ничего. Ничего не происходило - так долго, что он едва не забыл, зачем вообще сюда пришел. В конце концов он устал без толку вглядываться в дорогу, ведущую вглубь пустыни и обернулся туда, где возвышался гигантский купол.

Над куполом вставала луна.

С места, где он стоял, луна расположилась точно над главным входом в Лас Ночес, как раз посередине между двумя башнями, отмечая начало лета. Или зимы. А если серьезно, ничего она не отмечала. Здесь луна вставала всегда на одном и том же месте каждую ночь, безразличная к смене сезонов и течению времени.

Сколько же дней уже прошло? Три?

А все пять не хочешь, мудила, отозвался Казешини. С тех пор, как они попали в Уэко Мундо, он говорил все больше и больше, и Шухэй давно уже смирился с тем, что спорить – себе дороже. Мигрень у него достаточно невыносимая и без посторонней помощи (не забыть зайти в лабораторию на обратном пути, только не забыть). И потом, Казешини, скорее всего, прав; чувство времени у Шухэя давно и безвозвратно уехало, то ли из-за мертвящей, парализующей одинаковости этого места, то ли из-за того, что он...

...неважно. Иногда целые дни будто выпадали из восприятия, и в последние несколько -

Семь.

- недель стало только хуже.

Казешини воздержался от дальнейших высказываний по теме.

Точнее, занпакто молчал как рыба до тех пор, пока Шухэй не попытался представить луну в Сообществе душ, у которой, если он правильно посчитал, рога сейчас должны смотреть в другую сторону.

Казешини тут же влез с полной энтузиазма ремаркой о том, до чего же тупой шинигами ему достался. Это у здешней луны рога смотрят "в другую сторону", а в Сообществе она нормальная.

Какой дурак, какой дурак, забыть такую элементарщину, хихикал Казешини. Шухэй некоторое время боролся с соблазном швырнуть меч со стены и оставить его ржаветь в пустыне. Он бы так и сделал, если бы Казешини не был прав и здесь.

Все ускользает, все перепутано, и он начинает забывать.

Он уже забыл.

Пять дней, и ничего – если не считать патрулей, отправленных на поиски пропавшего заключенного. Куроцучи не преминул намекнуть, что Заэль позволил себе некие несанкционированные эксперименты, которые, разумеется, закончились провалом; Заэль ответил симметрично.

О пропавшем Эспаде говорили немного – и, насколько Шухэй мог судить, всех (по крайней мере, всех, чье мнение имело вес) вполне устраивало предположение, что Гриммджо в своем репертуаре и будет соответствующим образом наказан, когда соизволит вернуться. Те, кто выбивался из общей тенденции, гадали, не попался ли он Куросаки или неведомым тварям, оккупировавшим пещеры под фундаментом, но никто и близко не подобрался к истине, не говоря уж о том, чтобы связать оба события.

Три (пять) дней - достаточно для того, чтобы хоть что-то произошло, разве нет? Шухэй развернулся и снова уставился вглубь пустыни - где было отвратительно, раздражающе пусто, - машинально выстукивая неровный ритм костяшками пальцев по парапету. Под лунным светом кристаллические деревья отбрасывали ломаные тени на песок, отчего пустыня делалась немного похожей на разбитую тарелку. Двое беглецов заявились с такой невероятной историей – тот же Иккаку побежал бы как ужаленный. И Иба вместе с ним. С другой стороны, он с легкостью мог представить, как Исэ или Сасакибе призывают к осторожности. Тук-тук. Если хоть кто-то из них из всех уцелел. Может, никого и не осталось. Тук-тук. Сведения слишком обрывочны.

Но хоть что-то же должно произойти в ближайшее время, правда? Если только Садо и Гриммджо не погибли и не лежат сейчас где-то в руконгайских пустошах, так никем и не обнаруженные. Тук-тук-тук. Если только их не обнаружили вовсе не те, кто должен был. Тук, тук, тук-тук-тук. Или если их обнаружили именно те, кто и должен был, и решили, что, пожалуй, побоятся данайцев, дары приносящих. Да нет, Иба не стал бы хвататься за такой шанс наобум, точно не стал бы. И кроме него есть те, кто мог бы... нет. Тук-тук, тук, тук. Или, может быть, они все - попросту кучка трусов, сказал Казешини. Или, может быть, они все попросту мертвы. Тук, тук-тук, ай, блин!

Шухэй подул на содранные костяшки и зашипел от боли.

Довольно. Так он додумается только до того, что свихнется.

Ты и так свихнулся, зевнул Казешини. Будешь еще хныкать или слезки кончились?

Шухэй его проигнорировал, хотя последнее становилось все труднее и труднее. Иногда голос Казешини заглушал его собственные мысли полностью.

Он начал спускаться во внутренний двор. Чувство времени могло ему изменить, но верная мигрень добросовестно напомнила, что пора-таки навестить лабораторию. Нет, сначала поговорить с Лизой, потом в лабораторию, и что, черт возьми, он будет делать с Лизой?

("Я в деле...")

Он помотал головой и был немедленно вознагражден новой вспышкой боли, пронизавшей виски. Лиза так легко его разгадала. Нет, не разгадала – расколола, отыскала трещину и знала, куда надавить, чтобы добраться до того, что внутри...

Это потому, убогий, что ты сам показал ей, где трещина и как тебя колоть. Ты хоть думал головой своей, что будет потом? Казешини фыркнул, и Шухэй без труда представил, как дух его меча сейчас смотрит на него с привычной смесью понимания и неприязни. Помнишь, что было в прошлый раз, когда... эй! Ахтунг! Где твоя сраная бдительность, мудила?!

Шухэй посмотрел вниз. (Казешини затих, бормоча под нос что-то о том, как ему в последнее время приходится все делать самому в то время, как некоторые...) Лестница, ведущая от главных ворот к внутреннему двору, была чертовски длинной, и у него было полно времени, чтобы разглядеть, кто там внизу – точно так же, как у того, кто там внизу, было полно времени, чтобы полюбоваться, как он спускается.

Там стоял арранкар и, что очевидно, поджидал его. Хотя нет, это была арранкарка – юная, худенькая, с сиреневым ирокезом и в форме, на которую ткани ушло вдвое меньше, чем на Лизину (то есть, почти нисколько). Похоже, она хотела придать себе вид одновременно грозный и сексапильный, и ни того, ни другого у нее не вышло. Как только он посмотрел в ее сторону, она отвела взгляд и поклонилась так низко, что ее сложенные руки оказались где-то на уровне коленок.

- Прошу прощения за беспокойство, Хисаги-сама, но Айзен-сама желает видеть вас за чаем нынче вечером, - разговаривала она так, будто у нее простуда.

Такие приглашения были в порядке вещей, но никакой системы в них Шухэй так и не обнаружил. И все равно невольно задумался, почему очередное приглашение поступило именно сейчас.

- Спасибо, эээ... как тебя зовут, фрассьон?

Казешини вполголоса пробурчал, что ее имя никого не интересует, что от нее останется максимум пара мокрых пятен, как только Ямми опять взбесится – и это если Айзен еще раньше не велит "списать ее как излишки".

Шухэй пожалел, что спросил, но уже было поздно, и после минутного замешательства ему ответили.

- Пагалли, господин, - она по-прежнему не смотрела на него.

Даже имя у нее на слух неотличимое от имен еще доброго десятка таких же маленьких, ничем не примечательных арранкарок, с которыми ему доводилось здесь сталкиваться. Это была его собственная мысль, но с тем же успехом она могла быть очередной репликой Казешини.

- Спасибо, Пагалли-сан. Если не затруднит, передайте ему, что я буду... скажем, через полчаса?

Она наконец подняла лицо – фрагмент маски закрывал левую щеку и часть переносицы; все остальное было до того бледным от ужаса, что почти сливалось с маской.

- Он ожидает вас немедленно, господин, - она шмыгнула носом. – Он ставил чайник на огонь, когда я уходила.

Значит, никакой лаборатории. И никак не сообщить Лизе, что поговорить не удастся.

Разумеется, он может сейчас явиться в покои Айзена и обнаружить ее распятой на ближайшей стене, и Садо с Гриммджо вместе с ней.

Даже до той глупой героической выходки он ждал, что Айзен преподнесет ему сюрприз в таком духе, каждый чертов день в течение последних трех -

Четырех.

- месяцев.

Пагалли вела его к покоям Айзена, хотя Шухэй и без нее прекрасно знал дорогу. Она шагала быстро, и ее каблуки цокотали по плиткам пола, словно часы с чересчур тугим заводом. И каждые несколько шагов она оборачивалась на ходу, чтобы убедиться, что он следует за ней; но когда он ускорил шаг, чтобы поравняться с ней, она зашагала еще быстрее.

Высматриваешь, где у нее дырка? – хихикнул Казешини, привлекая внимание Шухэя к почти голой спине арранкарки и вырезу на ее короткой юбке, который полностью повторял изгиб бедра. Ну, ну, кореш, ты и без меня туда смотрел. Я просто констатирую факт.

- А ты не мог бы просто заткнуться? - прошипел он. Пагалли снова обернулась, явно то ли собираясь на всякий случай извиниться, то ли борясь с желанием удрать куда глаза глядят. – Э... не ты. То есть я это не тебе.

Казешини заявил, что с них обоих просто животики надорвать можно, и собирался развить тему дальше, но тут Пагалли затормозила так резко, что Шухэй чуть не налетел на нее с разгона.

- А он что тут делает? – в ее голосе звучала нотка отвращения поверх неприкрытого испуга, но едва попятившись, она замерла на месте; видимо, Шухэя она боялась не меньше.

Спрашивать, что за "он", не было никакой нужды. Айясегава. Его ни с кем не спутаешь, даже если он проходит за пару коридоров от тебя. Особенно когда рядом нет заглушающей его Халлибел.

Его рейацу теперь невозможно было определить как принадлежащую шинигами или Пустому; она вздымалась и отступала, тянула и толкала... словно волна прибоя.

Во всяком случае, у Шухэя от него начиналась натуральная морская болезнь.

Иногда он подозревал, что невидимые волны меньше действовали бы на нервы, если бы не казалось, что они пытаются захлестнуть и утянуть именно его.

"Казалось"? Казешини расхохотался в голос. Тебя, именно тебя и никого другого. Красавчик тогда еще на нас запал. И как по мне, он не прочь повторить.

Тянет и толкает, все ближе и ближе. Пагалли вся сжалась, то ли пытаясь казаться меньше ростом, то ли готовясь к прыжку. Шухэй держал руки по швам, подальше от Казешини. Он совершенно не горел желанием слышать голос меча еще отчетливее.

- Ах, кого я вижу... Давненько ты не показывался, Хисаги-фукутайчо, - Айясегава выплыл из-за угла, непринужденно заложив руки за спину – белоснежные руки в тон к белоснежной униформе, белые перья в тон к меловой бледности лица. Темные волосы теперь стали бесцветно-черными. Одни глаза еще сохраняли цвет, вот только цвет был не тот.

- Я больше не лейтенант Готэя, - тихо возразил Шухэй и стиснул кулаки, чтобы не схватиться за Казешини. – Теперь я служу Айзену-саме.

- Айзен-сама ждет нас, и не потерпит проволочек, - суровый тон бедняжке Пагалли не удался, к тому же фразу увенчало драматическое шмыганье носом.

- Ммм... - Айясегава улыбнулся одними губами. - Интересно, что же ему нужно от двух таких прекрасных созданий?

Он двинулся к ним, и Пагалли прижалась к Шухэю с такой силой, что он ясно ощутил, где именно у нее в спине дыра, скрытая перекрещенными полосами ткани.

- Я приглашен на чай, - Шухэй привычным усилием заставил себя оставаться в рамках приличий и не дать Айясегаве повода устроить драку, которого тот определенно доискивался, это к гадалке не ходи. Этот малый и в лучшие времена сочетал в себе, кто его знает каким образом, манеры записной кокетки и традиционные для Зараки-бантай повадки бешеного волкодава – Шухэй от такого сочетания был не в восторге и в глубине души (примерно в том месте, где располагался Казешини) считал, то, что случилось с Айясегавой, было в какой-то мере вполне заслуженным. - Так что прошу меня извинить, я бы предпочел не опаздывать.

Белая улыбка чуть исказилась, но взгляд оставался блаженно-сонным, каким он теперь был всегда.

- Ах, ну конечно же, мы этого никак не можем допустить. А эта очаровательная малышка тоже с тобой?

Пагалли больше не прижималась к нему. Ее била дрожь.

- А может быть, ты бы хотела пойти со мной? Госпожа моя Халлибел так грустит по своим девочкам-фрассьонам. Не представляю, почему. У нее ведь есть я, - он картинно пожал плечами – изящным, точно выверенным движением.

- Айясегава, прекрати паясничать. Идем, Пагалли, - он положил руку ей на плечо, собираясь подтолкнуть ее вперед для пущей убедительности, но Айясегава загородил им дорогу. – Послушай, не доводи меня, а? Здесь тебе не Сейрейтей.

- Мммм... верно. Здесь совершенно точно не Сейрейтей. Я в курсе, - Айясегава как ни в чем ни бывало погладил Пагалли по щеке. - Видишь, детка, что он за человек. Не хочет, чтобы его "доводили". Он такой злой... Халлибел бы обращалась с тобой куда как лучше. А ну-ка, замри на минуточку...

Он потянулся к ее ирокезу, аккуратно отделил одну прядку и соорудил из нее ниспадающий локон, который лег вдоль края маски, подчеркивая и смягчая резкие контуры. Потом сделал шаг назад и полюбовался результатом своих трудов с другого ракурса. Когда он повернулся, свет упал на его лицо так, что кожа на миг показалась костью – но когда Шухэй попытался присмотреться, иллюзия исчезла.

- Вот, теперь красиво. Тебе так очень идет. Ты точно не хочешь пойти со мной? Уверен, что Хисаги-фукутайчо найдет дорогу к покоям Айзена-самы и без твоей помощи.

- Мне приказано привести его...

- Она никуда с тобой не пойдет, - Шухэй подкрепил свои слова несильным тычком между острых лопаток – Пагалли дернулась, пошатнулась на своих каблуках и рванула вперед с завидной скоростью. Он сухо кивнул Айясегаве вместо прощания и последовал за ней - за спиной у него сокрушенно вздохнули и пробормотали "не хотите – как хотите", но он не стал оборачиваться.

Может, надо было отпустить ее с ним, сказал Казешини.

Нет. Пусть она триста раз арранкар, девчонка смертельно напугана.

Ну знаешь, кореш, ей есть с чего быть напуганной – для разнообразия Казешини звучал так, как будто он не издевается. Шухэй едва сдержался, чтобы не обругать занпакто в голос.

Айясегава и его-то выбивает из равновесия. Каким же он кажется арранкарке? С ним было не так, как с Лизой, у которой между шинигамской половиной и Пустой половиной была проведена совершенно недвусмысленная демаркационная линия – его рейацу плыла, текла, перемешивалась и разделялась и снова перемешивалась, и определить точно ее природу теперь не смог бы никакой ученый. Сегодня был не первый раз, когда Шухэю примерещился фрагмент кости на мордочке Айясегавы (вовсе даже не маска, если одновременно с этим предполагать, что подозрительно круглая тень на шее, прямо под кадыком – вовсе даже не дыра).

- Не бойся, - сказал он, повинуясь неожиданному порыву. - Я бы не позволил ему тебя забрать.

Пагалли повернула к нему застывшее лицо – сейчас оно казалось почти старушечьим.

- Я никогда сюда не хотела. Я хочу обратно в пустыню, - еле слышно прошептала она.

Он хотел поинтересоваться, что бы это могло означать, но они как раз подошли к апартаментам Айзена. Не к личному лабораторному комплексу – туда никому не было позволено входить, и Хисаги предпочитал к нему даже не приближаться, а приблизившись, поскорее убраться подальше, - к комнатам, которые он отвел себе для отдыха и невинных увеселений.

Когда Айзен в первый раз пригласил его на чай, Шухэй был уверен, что ему конец, что он раскрыт, что Айзен каким-то образом узнал о том, как Ямамото-сотайчо и Комамура-тайчо отдали ему приказ самостоятельно внедриться в ряды противника и оставаться там под прикрытием, если дела пойдут совсем плохо.

Ну, дела и пошли совсем плохо. Хуже не бывает. И вот теперь в Сообществе Душ в живых не осталось никого, кто знал бы, зачем он сделал то, что сделал, почему внезапно обнаружил в себе неувядшую верность Тосену после всего, что тот натворил.

В итоге чаепитие оказалось просто чаепитием. Тосен был убит, покалеченный и свихнувшийся Ичимару – отослан с глаз долой; Айзен скучал и нуждался в приятном собеседнике. Кроме того, Айзена чрезвычайно порадовало то, как Шухэй действовал, или точнее, бездействовал, когда у него на глазах убивали того вайзарда. Видя его реакцию, Шухэй не мог не заподозрить, что его... испытывали, что ли, и вся ситуация в целом была подстроена в основном для этого.

Если это и впрямь было испытанием, оно было всего лишь первым из многих.

Насколько Шухэй мог судить, он прошел их все. Вторых попыток здесь не давали, не говоря уж о третьих и четвертых. Здесь нельзя было, как в Академии, пересдавать и пересдавать экзамен, пока тот не сдастся наконец.

Смотри в оба, сказал Казешини, когда из-за двери раздалось "Войдите!". Отставить жевать сопли!

Обнаглевшая железяка мог бы и не утруждаться такими предупреждениями. Шухэй и так делает и будет делать все для того, чтобы пройти очередное испытание успешно, чтобы не выдать себя и все не испортить.

В центре зала был накрыт чайный столик в западном стиле. Столик был довольно маленький, а зал, соответственно, очень большой; и деревянная столешница и изогнутые стулья должны были смотреться несколько неуместно посреди огромного пустого пространства, окруженного гладкими белыми стенами, но почему-то не смотрелись. Возможно, потому, что к ним прилагался сам Айзен.

- А, вот и вы. Я уже начал беспокоиться, что чай остынет, - сказал он, хотя из носика чайника вырывались клубы пара. Встать навстречу Шухэю он не потрудился.

У Айзена заняты руки, и смотрит он в другую сторону. До него всего один шаг шунпо. Он не ждет нападения. Шухэй прошел все его испытания, все его чертовы проверки до единой. Один удар, всего один удар, и Айзенова голова слетит с плеч и его кровь хлынет на этот белоснежный пол и этот кретинский чайный столик...

Шухэй вежливо попросил Казешини нахер заткнуться. Ответом ему была аура оскорбленной и крайне неубедительной невинности.

- Прошу прощения за задержку, Айзен-сама, - он привычно поклонился.

- Не стоит, - Айзен отмахнулся, словно отгоняя от себя саму мысль о том, что он может нуждаться в извинениях. - Я знаю, вы никогда бы не позволили себе задержаться намеренно.

- Разумеется, - Шухэй очень старательно не оборачивался, чтобы посмотреть, осталась ли Пагалли ждать дальнейших распоряжений или смылась, пока была возможность.

- Мне очень жаль, что не все присутствующие относятся к своим обязанностям так же добросовестно, - Айзен сменил интонацию с "снисходительной доброжелательности" на "небрежную суровость" и устремил взгляд куда-то мимо Шухэя. Сзади придушенно пискнули – или всхлипнули - и опять Шухэй заставил себя не обернуться. Вместо этого он положил руку на эфес Казешини и услышал глухое рычание.

- Такая досада – я ведь собирался представить ее Халлибел. Бедняжка столкнулась с немалыми трудностями, пытаясь найти достойную замену фрассьонам, которых она лишилась, - он вздохнул. – Но, если уж на то пошло, для развлечения и компании у нее есть очаровательный Айясегава, а эта юная дама вряд ли отвечает ее высоким стандартам. Халлибел не более меня склонна терпеть подчиненных, неспособных выполнить даже простое поручение.

- Понимаю, - подобные представления разыгрывались в этом зале столько раз, что и считать не было смысла. Шухэй точно знал, что будет дальше. Еще он знал, что не хочет этого делать, и знал, что все равно сделает; он должен поддерживать легенду любой ценой. Один удар, и все будет кончено. Она даже не успеет испугаться. Если ей есть еще куда пугаться сильнее. – Вы хотите, чтобы я занялся этим вопросом?

Айзен наконец посмотрел ему в глаза и расцвел в улыбке:

- Это было бы очень любезно с вашей стороны. Я знал, что могу на вас положиться.

Она... оно – обыкновенный Пустой. Он - шинигами. По всем правилам он должен был бы убить ее в любом случае. И то, что сейчас это будет хладнокровным убийством беззащитного, в общем-то, существа, ничего не меняет. И он сделает это быстро. Эта проверка оказалась совсем простой по сравнению с предыдущими – а он прошел их все, прошел успешно.

И все же он хотел бы, чтобы у него была возможность попросить у девчонки прощения. Сказать ей, что ему правда очень жаль, что ей уже не доведется вернуться в свою пустыню.

Он развернулся, и неприкрытый ужас на личике Пагалли не остановил его руку. Если быть совсем уж точным, Казешини успел покинуть ножны и весь изораться, пытаясь привлечь его внимание, прежде чем до его сознания дошли следующие слова Айзена:

- Я уверен, ваша опека пойдет ей на пользу. Вы так много переняли от бедняги Тосена – так же терпеливы и внимательны к тем, кто всего лишь нуждается в поддержке и направляющей руке, чтобы перебороть свои страхи и окончательно расцвести.

Шухэй не сразу решился пошевелиться, и когда он вернул Казешини в ножны и отвернулся, у него перед глазами все равно стояло лицо Пагалли, на котором уже не был крупными буквами начертан ужас – только покорное отчаяние.

Айзен тихонько расмеялся.

- А ведь когда-то вы бы колебались, даже если бы я отдал прямой приказ зарубить ее. Знаете, я ведь даже порой задумывался, не совершил ли я ошибку, приняв вас в наш тесный круг...

Вранье. Айзен скорее удавится, чем признает, что совершил ошибку. Он просто найдет способ обернуть ее в свою пользу.

- Но вы прекрасно зарекомендовали себя, Хисаги-кун, и неоднократно. Я всегда был высокого мнения о вашем потенциале, но должен признать, вы меня приятно удивили.

- Значит, теперь у меня есть собственный фрассьон? – хмуро спросил он – голос его не слушался. Черт, если так, то это только усложнит его положение. На айзеновы комплименты он решил не отвечать (и уж тем более не цитировать то, что предлагал ответить Казешини).

- Считайте, что это награда за инициативу, которую вы продемонстрировали, - Шухэй смотрел в пол, но это не помогало – он слышал улыбку Айзена. – Давно заслуженная награда, Хисаги-кун. С этого момента девушка целиком в вашем распоряжении. Хотя я был бы признателен, если бы вы приказали ей подать нам чай.

Шухэй так и сделал, хотя лично он предпочел бы для начала приказать ей вытереть лицо и высморкаться. Вместо того, чтобы прыгать от радости по случаю нежданного помилования, Пагалли тряслась как заправский эпилептик и выглядела так, словно чайник с заваркой и тарелки с бутербродами вот-вот напрыгнут на нее и укусят.

- Я понимаю ваше состояние, моя дорогая, - Айзен накрыл ее ладонь своей. - У нас ведь, как правило, не принято оставлять провинности без наказания. Я уверен, вы найдете способ должным образом выразить переполняющую вас благодарность, - его очередная улыбка, адресованная Шухэю, была невинной до такой степени, что он мог с тем же успехом сказать простыми словами, что за благодарность он имеет в виду.

И снова Шухэй попросил Казешини держать соблазнительные картины луж крови на чайном столике при себе. И снова Казешини сделал вид, что это был вовсе не он.

- Думаю, сейчас самое время наделить вас более широкими полномочиями, - Айзен как ни в чем ни бывало потягивал чай. – Что греха таить, не хватает мне Тосена... поистине, хорошего человека начинаешь ценить по-настоящему, только потеряв его.

И опять вранье. Айзен плевать хотел на Тосена и держал его при себе в качестве подопытного кролика – пусть тот и вызвался на эту роль добровольно. Шухэю до сих пор становилось дурно при воспоминании о том, во что превратили его капитана (а Казешини до сих пор предавался мечтам о том, как было бы классно нашинковать эту муху-переростка на мушиные бифштексы). Но Комамура одолел Тосена и получил смертельный удар сам, и за те короткие мгновения, пока Шухэй мчался к нему на помощь, обстановка на поле боя переменилась, преимущество противника теперь было яснее некуда и у него оказалось очень мало времени на то, чтобы сделать очень серъезный выбор.

Комамура успел поймать его взгляд, безмолвно умоляя. Шухэю оставалось только молча кивнуть и надеяться, что те, кому нужно, поймут его правильно. Потом он подхватил умирающего Тосена и потащил его к гарганте. Казешини очень удачно почти задел бросившегося вдогонку Ибу – финальный штрих к картине маслом "Хисаги Шухэй, предатель Готэя". Теперь этот предатель надеется спасти то, что еще от Готэя осталось. Если что-то еще осталось.

- Вы все это время так преданно служили мне... признаться, вы превзошли все мои ожидания.

"Я знаю, кому ты служишь". Голос в его голове не принадлежал Казешини, но от того, было не легче, пусть даже этот голос и твердил одно и то же. "Я знаю тебя. Я знаю, что ты затеял".

- Я рад, что смог заслужить ваше доверие, - по крайней мере, чай был хорош, и можно было уткнуться в свою чашку и погрузиться в свои мысли, слыша будто со стороны, как кто-то другой с его голосом обменивается с Айзеном любезностями и даже периодически отпускает шутку-другую. Хорошо, что у него получается вот так вот отключаться. Он вовсе не был уверен, что сможет и дальше удерживать лицо.

Он не смог бы сказать, что было хуже – вероятность, что Айзен разгадает его мысли, или то, что он сам понемногу начинал принимать слова Айзена всерьез. Этот человек был лжецом из лжецов (по крайней мере, так ему говорили), но ложь всегда выглядит более убедительной, чем истина (да и что такое истина, если уж на то пошло?). Как можно надеяться переиграть человека, который даже стихийное бедствие может заставить работать на свой замысел? И то, что он говорил об изъянах Сообщества душ – тех самых, которые толкнули Тосена на измену, - этому было очень трудно не верить. Шухэй знал на собственном опыте, до какой степени это место прогнило на корню. В конце концов, он ведь вырос в Руконгае.

Но он знал и другое – что он может стать тем, в чьих силах все исправить. Это знание когда-то явилось перед ним во плоти. И с тех пор он носил отметку на лице в память об этом.

Иногда он спрашивал себя, что было бы, если бы он не видел эти две цифры на своей щеке в зеркале каждый день – единственное, что не изменилось в его жизни с тех пор, как он попал сюда. Единственное, что до сих пор заставляло его помнить. Хотя, возможно, однажды и этого окажется недостаточно.

Как просто было бы сказать себе, что Айзен уже победил, что друзей уже не спасти, как ни старайся. Его самого уже точно ничто не спасет, так что мешает ему обрубить концы и попытаться просто жить дальше?

Офицерская честь? Ну была у него честь когда-то, да. Теперь от нее только осколки валяются под ногами. В лучшем случае.

Первый удар по ней был нанесен, когда он ничего не сделал, чтобы помешать Ичимару зарезать человека (не человека - вайзарда, мутанта, да и что он мог сделать, и потом, он ведь успел помешать убить и Лизу тоже). И еще один, когда Айзен приказал ему убить строптивого фрассьона (Пустого, чудовище, которое с радостью им закусило бы, и потом, у него не было выбора). И еще одного фрассьона, просто потому, что тот чем-то вызвал у Айзена недовольство, и потому, что Айзену очень нравилось, когда его намеки понимают с полуслова (он не хотел, ему было противно поднимать руку на безоружного, но он должен был любой ценой поддерживать легенду, а это ведь просто арранкар)...

Он поддерживал легенду. Он пользовался полным доверием Айзена. Он был готов нанести удар, как только для этого настанет подходящий момент.

Когда бы тот ни настал.

Три -

Семь.

- недель назад момент совершенно точно был неподходящий. Время было неподходящее. Он ведь так и сказал, вслух, словами.

Тогда было не время. Он сказал именно так, и значит, дал понять, что рано или поздно время придет.

Время.

Время.

("Сейчас не время".)

Он долгое время, сколько мог, избегал бойцов Четвертой дивизии, которых держали в Лас Ночес на правах "гостей" Айзена. Он отдавал себе отчет, что с его физиономией у него нет ни малейшего шанса остаться неузнанным, и не горел желанием выслушивать обвинения, на которые ему было нечего ответить. Ему и косых взглядов хватало с головой. Поначалу каждый такой взгляд вызывал в нем отчаянное желание что-то объяснить и как-то оправдаться, но довольно скоро он приучил себя просто игнорировать их, как игнорировал и то, что внутри у него все переворачивается каждый раз, когда он ставит подпись на очередном запросе от Куроцучи ("перевести еще десять уважаемых гостей из Четвертой на мое попечение...").

Он не уставал напоминать себе, что ничем не может им помочь. Что он не может рисковать своей задачей ради попытки спасти десять человек – попытки, очевидно обреченной на провал, - когда у него на кону намного больше жизней. Они бы все поняли, если бы у него была возможность объясниться. Ведь поняли бы?

Иемура не понял. Он нарушил комендантский час и семнадцать правил внутреннего распорядка, чтобы добраться до Шухэя. Он рисковал лишиться головы в самом буквальном смысле. Шухэй ни разу не видел ошейники в действии, но был в курсе, для чего они предназначены.

- Десятеро моих людей будут подвергнуты такому, что словами не сказать. Ты хоть представляешь, что Куроцучи творит в своих лабораториях?

Шухэй откинулся на спинку стула и с силой сжал пальцами переносицу. Иемура вечно как пристанет, так клещами не отдерешь, недаром его в свое время сделали вице-президентом Ассоциации... непрошеные воспоминания подействовали не слабее удара под дых.

- Ты зря пришел. Правда, зря.

- Я думаю, ты представляешь. Догадаться-то не фокус, верно? Мне говорили, ты видел, что сделали с Тосеном. А про Кучики Рукию уже слышал? Ямада-нанасеки видел ее собственными глазами перед тем, как она была убита, слышал о таком?

О, он слышал. Ему пока еще удавалось заставить себя не думать о том, как умерли Кучики Рукия и Кучики Бьякуя, но не знать об этом было сложнее.

- Тебе лучше уйти.

- А Кира-фукутайчо? Вы же с ним были не разлей вода! - Иемура грохнул кулаком по столу – его рука оказалась в опасной близости от ножен Казешини, и Шухэй на всякий случай подтянул меч к себе. На всякий случай.

- Я ничего не знал, пока его не отослали к Ичимару. А тогда уже было слишком поздно, - а что бы он сделал, если бы знал заранее, что Кира жив, что он в плену? Что бы это изменило?

Он ожидал, что именно этот вопрос услышит следующим, но Иемура его удивил:

- Ты что, считаешь, что с тобой не сотворят то же самое, как только Айзену надоест с тобой забавляться?

- Нет. Не сотворят. Он на это не пойдет.

Я прикончу нас раньше, сказал Казешини, как и всегда, когда всплывала эта тема. Ты и я, перекрученные и сплавленные вместе? Навсегда?

Ну, не совсем навсегда. Смерть вновь разделила Тосена на меч и человека; останки человека Айзену были ни к чему, но Сузумуши он сохранил.

Я нахер убью нас обоих, Шухэй, но не позволю такому случиться. Ясно?

- Хисаги-фукутайчо, я потерял двадцать три человека с тех пор, как мы здесь, - сказал Иемура, как будто это могло служить весомым аргументом.

- Я больше не лейтенант Готэя, - Иемура не имел никакого права вешать на него такие ожидания и требовать им соответствовать.

- Брось, я знаю, что это не так. И ты знаешь. Да я же помню, на что ты был похож после того, как ушел Тосен.

Ну похож. Ну был. Они все – он, Иемура, Иба, Кира и половина рядового состава Ассоциации мужчин-шинигами – как только дела немного устаканились после побега капитанов-предателей, пошли и все вместе напились в тоненькую стелечку. От последующих нескольких дней Шухэй запомнил только адское похмелье.

- Сколько ты еще намерен сидеть и ждать? – очки у Иемуры сползли на сторону, и он раздраженно поправил их, как мог – одна из дужек отсутствовала, и ему в последнее время определенно было не до того, чтобы возиться с починкой. - У тебя есть какой-то план. Не пытайся отрицать, ты все равно не умеешь толком притворяться. Если бы ты действительно решил предать нас, ты бы запросто мог перед этим серьезно нам навредить, но ты же этого не сделал.

- Я не понимаю, о чем ты, - наверно, стоило позвать на помощь, но это наверняка будет стоить Иемуре жизни. Но убрать его отсюда надо, пока не поздно. Не приведи ками, кто-то услышит их разговор, и все усилия по поддержанию легенды пойдут прахом...

- Я знаю, кому ты служишь.

...а этого никак нельзя допустить. Слишком многое уже вложено в результат.

- Ты ничего обо мне не знаешь, - сказал он, и это прозвучало жалко и неубедительно даже для него самого.

Да и что это за результат, в конце концов? Что хорошего он сделал? Что хорошего он сейчас делает?

- Я знаю тебя. Я знаю, что ты затеял. Я в деле.

Шухэй невольно сморгнул, будто пытаясь прогнать галлюцинацию. Но Иемура галлюцинацией не был, он так и стоял прямо перед ним, потрепанный, несчастный - и ухмыляющийся как человек, который только что сделал что-то выдающееся. Что, собственно, было недалеко от истины. Черт бы его побрал.

- В каком еще деле?

- Мы должны остановить это безумие, мать твою! – Иемура потрясал руками в воздухе так, что очки с него все-таки свалились. Поднимать их он не стал. – Это не может больше продолжаться. Ты не можешь продолжать сидеть, сложа руки. Ты знаешь, сколько из нас готовы действовать немедленно?

Нет, но зато он знал, сколько из них носят на себе ошейники, начиненные взрывчаткой. Он потер виски, попытался (безуспешно) уговорить мигрень уйти подобру-поздорову, и бессмысленно уставился на запрос от Куроцучи, который почти терялся в груде бумажек (даже здесь сплошная бюрократия... так нечестно). Он ничем не мог помочь будущим "опытным образцам". Он ничего не мог сделать, имея на своей стороне только кучку деморализованных медиков, превращенных к тому же в ходячие бомбы с дистанционным управлением, он ничего не мог противопоставить человеку, который до сих пор разгадывал, предсказывал, использовал все их ходы и замыслы, он ничего не мог предпринять, не зная, остался ли в живых хоть кто-то, способный прийти к нему на помощь...

Шухэй поднялся из-за стола, прошелся по кабинету, не находя себе места, вернулся к столу...

- Чтоб тебя... почему ты не мог подождать! – рявкнул он. - Сейчас не время, черт тебя дери!

Три -

Семь.

- недель спустя он так и не знал, что тогда заставило его проговориться. Безрассудство, наверное, и усталость.

Или может быть, он просто хотел поговорить хоть с кем-то кроме дурно воспитанного занпакто, а Иемура все-таки был ему приятелем или чем-то вроде.

- "Если не сейчас, то когда?" – это прозвучало как цитата, но Шухэй не мог вспомнить, откуда она. Он и сейчас не вспомнил, но он легко мог вообразить, как эти же слова произносит капитан Унохана. (И посмотрите только, что с ней стало.) Иемура шагнул вперед, заставляя Шухэя пятиться к столу – Шухэй очень живо представил себе, как именно заключенный в ошейнике заряд поразит их обоих с такого расстояния, но Иемура всего-навсего жарко зашептал ему на ухо: - Значит, ты все-таки на нашей стороне. Прости... прости, что я в тебе сомневался. Помоги нам. Пожалуйста.

Он не мог видеть лица Иемуры, но память услужливо подсунула ему другое лицо, принадлежавшее человеку, который мог только смотреть и беззвучно просить.

- Я только начал разрабатывать план, но мы должны действовать и действовать быстро, иначе скоро никого из нас не останется. Если ты будешь с нами, у нас может получиться. Ты можешь пообещать мне, что поможешь? Если только я смогу сказать остальным, что ты на нашей стороне... понимаешь?

Он до сих пор помнил жар дыхания Иемуры на своей щеке. Он до сих пор помнил, как пытался отодвинуться, наткнулся на край стола, протянул руку, ища опору, а нашел кое-что другое.

- Хисаги... Хисаги-фукутайчо... сделай хоть что-нибудь. Ты все это время прохлаждался здесь, сидел под прикрытием и все, что тебе надо было делать – держать рот на замке. Ты не представляешь, что пришлось пережить моим людям. Ты не представляешь...

Он до сих пор помнил теплую кровь Иемуры на своих руках.

Он до сих пор помнил, как отчаянно орал Казешини, пытаясь его остановить.

- Ты не представляешь, что пришлось пережить мне, - его рука, сжимающая эфес Казешини, не дрожала. Лезвие погрузилось в тело до основания, и цуба ярко выделялась на фоне черного косоде. – Что мне приходилось делать. На что мне приходилось стоять и смотреть.

И все, чего ему приходилось не делать.

В какой-нибудь книге за этим последовала бы тщательно выписанная сцена, в которой Иемура бросил бы на него последний взгляд, исполненный потрясения и упрека. Вместо этого тело просто осело ему на руки, головой на плечо, будто Иемура просто задремал после дружеской пирушки.

- Ну сам подумай, Ясочика-сан, - добавил Шухэй по прошествии долгого, очень долгого времени (свободной рукой он поддерживал Иемуру, чтобы тот не заваливался на бок). – Я пытаюсь спасти вас всех. А ты чуть не угробил вас, себя и меня заодно. Разве ты сам не понимаешь? – не то, чтобы ему могли ответить. И не то чтобы ему могли поверить. Сейчас, когда он вспоминал собственные слова, они казались ему очень похожими на правду. Так же похожими на правду, как ложь Айзена.

Казешини, когда его вытаскивали из тела, хранил молчание.

Шухэй плохо представлял, что случилось потом. Он припоминал что-то такое о том, как Айзен предпринял... что-то... чтобы уладить дело. Ну, насколько в таком деле можно вообще что-то уладить. И ему казалось, что он помнит, как объяснял, что прозошло – спокойно и не без мрачноватого юмора (Айзен, кажется, был доволен).

Впрочем, ручаться за свои воспоминания он не мог. У него было такое чувство, что все это произошло с кем-то другим или вообще не взаправду; и потом, было еще и время. Именно тогда время начало дразнить его, шутить с ним и постоянно норовить вообще исчезнуть невесть куда.

А сейчас, например, невесть куда исчезли не только секунды и минуты, но еще и два чайника чаю, целое блюдо бутербродов и пригоршня печеньиц.

Забавно, но он совершенно не мог вспомнить, когда в последний раз ел. (Желудок недвусмысленно дал ему понять, что уж он-то как раз помнит и требует сатисфакции.) Но он отмахнулся от Пагалли, когда та снова протянула ему поднос с печеньем.

Он снова был здесь и сейчас, и Айзен глядел на него с легким интересом.

- Вы плохо себя чувствуете, Хисаги-кун? – интерес даже звучал вполне искренним.

Шухэй протер глаза:

- Просто что-то устал, - черт, надо срочно добраться до лаборатории. Он не хотел засыпать, не хотел видеть сны, но он вымотался так, как будто у него на шее до сих пор висит остывающий труп Иемуры и тянет его вниз. – Плохо спал прошлой ночью.

Айзен кивнул, видимо, удовлетворенный ответом, но от дальнейших проявлений сочувствия воздержался.

- В таком случае советую вам отдохнуть как следует. Я надеялся продолжить нашу беседу, но вы мне нужны бодрым и сосредоточенным.

Шухэй невольно встрепенулся. О чем они тут только что беседовали? Он не помнил ни слова. Где-то на краю его сознания Казешини разразился бранью.

Айзен что-то замышляет, прошипел он. А ты, мудила, нашел время спать.

Он кое-как собрал остатки сил для положенных этикетом "благодарю вас" и "доброй ночи", и старательно глядел в самый дальний угол зала, когда Айзен напомнил Пагалли, что ей следует должным образом позаботиться о Шухэевых нуждах.

Что бы он там ни замышлял или что бы там у него само ни замышлялось, мы можем только надеяться, что помощь, за которой ты послал, скоро явится. Потому что если этого не произойдет, нам всем в некотором роде пиздец. Без шуток.

Он не стал оборачиваться, чтобы посмотреть, последовала ли Пагалли за ним. Цокот ее каблуков был достаточно красноречив. Он хотел было сказать ей "не бойся", но язык не повернулся.

Им всем очень даже есть чего бояться.

Кореш, бояться – это одно, а быть трусом – совсем другое.

Шухэю нечего было на это ответить. Казешини вполне мог подслушать его мысли о том, как он надеется, что помощь не придет и ему не придется опять одному за всех принимать судьбоносные решения.

Когда та девочка, Иноуэ, что-то сделала с Гриммджо, он должен был немедленно доложить об этом Айзену. Наверное, если бы он не знал, что камера, в которой держат Садо, совсем рядом, он бы так и сделал.

Он бы в очередной раз продемонстрировал, что ему можно доверять. Он бы в очередной раз поддержал легенду. Точно так же, как тогда, когда Иемура предложил ему безумный, безнадежный шанс продемонстрировать, что он еще не забыл, для чего он поддерживает эту самую легенду.

Послушай, может, они все-таки придут. Может, мы победим.

У него закружилась голова от страха, который ему внушала сама эта мысль.

Но с другой стороны, возможно, хорошая смерть в хорошем бою – это лучшее, на что он еще может рассчитывать.

Где-то на краю Шухэева сознания Казешини закатил глаза.

Они благополучно добрались до апартаментов Шухэя, и когда он вошел внутрь, цокот каблучков за спиной резко затих. Он обернулся – и имел сомнительное удовольствие наблюдать, как Пагалли пытается наскрести в себе храбрости достаточно, чтобы тоже переступить порог комнаты.

Странное это было чувство, искренне жалеть Пустого.

Он наклонился к ней, чтобы она могла смотреть ему в глаза, не задирая голову. Она отшатнулась, но взгляда не отвела.

- Пагалли, у меня есть для тебя поручение. После ты свободна до утра.

- Вы не хотите, чтобы я в-вошла? – она даже не пыталась скрыть облегчения.

- Нет. Я хочу, чтобы ты сходила в лабораторный комплекс – нет, не в сами лаборатории, - быстро уточнил он, когда ее глаза расширились от ужаса, - всего лишь на склад, и кое-что мне оттуда принесла.

Он объяснил ей, как называются нужные ему таблетки и на какой полке их искать. До сих пор никто их не хватился, но одна из Нему заметила, что он довольно часто наносит визиты в их хозяйство. Он, кто его знает почему, исходил из предположения, что Нему, на которых он там периодически натыкался, были не одной и той же. Хотя, может, они общаются между... собой.

- Я в последнее время слишком сонный, - пояснил он, хотя она и не просила пояснений. Она, кажется, хотела что-то спросить, но раздумала. – И раз ты все равно пойдешь на склад, поищи там что-нибудь для, ну... - он демонстративно пошмыгал носом. - Да, и если увидишь Ядомару Лизу, передай ей, что Айзен-сама пригласил меня на чай. Это все, что ей следует знать.

Пагалли кивнула и опрометью кинулась прочь – он даже не успел произнести до конца "можешь идти".

Если у нее есть голова на плечах, она уберется из этого места до того, как оно навсегда изменит ее. А она вовсе не дурочка, это уже ясно. Хоть она и триста раз арранкар, она с первого взгляда сообразила, кто из них двоих - чудовище.

Шухэй положил ладонь на живот – отчасти пытаясь унять голодное урчание, отчасти – чтобы убедиться, что там пока еще не образовалось характерной круглой дырки.

@темы: переводы, Winter War/Зимняя Война, bleach

---

сонгфик.... ммм... сонгдраббл ^_^

На однострочникозаявку  answeraquestion Т20-66. Шунсуй/Укитаке, постканон: "... то ли гроза, то ли эхо прошедшей войны", которую я не могла не написать медвед не тормозил, медвед обдумывал!

Ночь глядит на них...

Ночь глядит на них знакомыми созвездиями с неба и одинокими огоньками фонарей с земли, ночь дышит им в лицо теплым ветром и стрекотом сверчков, ночь говорит с ними на тайных языках, известных всем и каждому, кто только умеет слушать; ночь - их и только их, вся без изъятия, как и все ночи до нее, да и после, что греха таить, тоже.

Пахнет до горькой одури, до сладкой ясности травами, душистыми, лекарственными и кто знает какими еще; травы развешены по комнате в ажурных бумажных шарах - Рецу постаралась; потому что так велят освященные временем традиции врачевания, потому что доктор лучше знает, что нужно выздоравливающему больному, потому что доктор улыбается им двоим так, как не улыбается больше никому уже много, много сотен лет.

Человек остается один, когда уходят последние, кто помнил его молодым.

Шунсуй и Джууширо никогда не останутся одни.

Ночь - дама дружелюбная, но иногда скверно шутит. И не понять, земля это отдает накопленное за день тепло, или пышут жаром перья птицы-смерти, которая так близко и которую надо остановить, потому что есть же предел и преданности, и здравомыслию, и принципам невмешательства, хоть последние и освящены веками не хуже традиций врачевания; мелькает, чтобы тут же исчезнуть за поворотом, факел в руках припозднившегося патрульного, или мелькает в последний раз, чтобы тут же исчезнуть в проходе между мирами, рыжая головка девочки, которую угораздило уметь творить чудеса и ненадолго стать краеугольным камнем войны - они оба слишком стары, они уже видели все и немного сверх того, но они по-прежнему надеются, что в аду есть особое местечко для тех, кто походя делает краеугольные камни из живых людей; распевает ли где-то на озере особо голосистая выпь или особо нахальный соловей, или заходится в крике ребенок с кукольным личиком, ребенок в дурацком балахоне, Пьерро из совсем, совсем другой сказки, и кровь капает с длинного рукава, и этого не может быть-не может быть-не может быть-там же так высоко падать...

- Ты ведь мог взаправду умереть, - пеняет ему Шунсуй, и Джууширо беззвучно смеется - точно таким тоном он сам мог бы сказать так ведь можно и пощечину получить, курсант Кьёраку.

Он мог умереть, они оба могли умереть, но это ведь ничего не меняет.

Доносит ли ветер далекий раскат грома - пусть это будет гром, хоть ночное небо и триста раз ясное, но так не хочется гадать, чем же еще это может быть, - или память доносит до них отголоски бури, сотрясшей три мира - это ничего не меняет.

Ни-че-го.

(песня-источник)

@темы: bleach, я и моя бета

---

Внезапно перевела

...три драбблика, написанных по моим заявкам

Пять правдивых фактов о Тосене Канаме (Sophia Prester)

Пять правдивых фактов о Тосене Канаме (sophiap)


1. Покидая Сообщество Душ, он сожалел не столько о том, что вынужден распрощаться с Хисаги и Комамурой, сколько о том, что он так и не смог заставить их понять.

2. Его глубоко удручали разговоры о том, что его лейтенант похож на уличного хулигана. Человек с таким голосом, как у Хисаги, должен был бы выглядеть бравым и подтянутым.

3. Когда за миг до смерти он увидел - или вообразил, что увидел - лицо женщины, которую любил, то ужаснулся тому, что не помнит звука ее голоса.

4. Одно время он часто предавался досужим размышлениям о том, что было бы, если бы он сказал "не надо", когда она сообщила ему, что выходит замуж. Это прекратилось после того, как он признался в своих фантазиях Айзену. Айзен заметил - весьма резонно - что мысли о пути несбывшемся могут лишь сбить его с пути истинного, которым он следует и должен следовать.

5. Не раз и не два у него был повод усомниться в правильности выбранного пути. И каждый раз, снова и снова он использовал свои сомнения для того, чтобы укрепить свою решимость - до тех пор, пока никто и ничто не могло больше поколебать ее. Умирая, он понял: все те испытания сомнением, которые он с честью выдержал, на самом деле были возможностями, которые он бездарно упустил.

Чай, Укитаке/Абель Найтроуд (Liralen Li)

Чай (liralen)

Fandom/Characters: Bleach and Trinity Blood, Ukitake and Abel
Prompt: Sweets


- Тринадцать кусочков? Вы не ошиблись?
- Нет-нет, все правильно. Чашку чаю и тринадцать кусочков сахара, пожалуйста... прошу вас.
Джууширо отсчитывал сахарные кубики и украдкой наблюдал за собеседником, а собеседник, миловидный юноша в старомодном черном плаще и с белоснежной гривой, такой же, как у него самого, в свою очередь наблюдал за ним... если точнее, следил за движениями его рук с такой жадностью, что Джууширо невольно присмотрелся внимательнее и...
...увидел голод. Безмолвный, неумолимый, похожий на голод Пустого и в то же время нет.
- Что-то не так?.. - обезоруживающая улыбка ни на йоту не успокоила Джууширо; подозрения крепли с каждой секундой и мысли заметались еще отчаяннее.
Он точно так же улыбнулся в ответ и потянулся к чайнику.

С закрытыми глазами, Кенсей/Роуз (Bri aka tasteslikemiso)

С закрытыми глазами (tasteslikemiso)

(от автора)

Notes: For darth_veyda's request, which I used as the summary. Title from the September 15, 2005 prompt for [info]31_days. I actually wrote this a while ago but I've been tweaking it a bit. Dreamy incoherency, zanpakutou and mask references abound.
Summary: Pleasant dreams are scarce these days, and he is one of them.


Тревожный сон и пробуждение, измятый матрац, трещины в штукатурке на потолке - словно реки на карте, белые, словно изломанные кости, торчащие из его ночных кошмаров. Мускулы раздуваются и рвут одежду, сталь под кожей приковывает к земле. Он был ножнами и заключал в себе металл, льющийся в его венах, и каждый палец был клинком, его тело уже не подчинялось ему, и его воля не подчинялась ему, и каждый клинок жил собственной жизнью, и больше не было разницы между мечом и телом, между сознанием и стремлением, и только голод оставался несомненным. Голод, страсть, желание дотянуться до глубин в его глазах и навсегда выжечь оттуда страх. Маска становится костью, кость становится маской затем, чтобы служить щитом, защитой для того, что становится сердцем. Значит, лицо может стать сердцем, а маска может стать клювом, который щиплет золотые струны, играя для него колыбельную, и мелодия нежна, как золотые пряди на его подушке, и струится над ним и под ним, словно золотая река - разве череп и кости могут быть красивы? Птица больше не поет, птица пьет нектар из золотого цветка, и ее крылья, его крылья трепещут на ветру. Что за сердце у того, чье лицо стало птичьим, и как оно нашло лазейку к его собственному сердцу, которое до сих пор не сбежало через эту лазейку и не впустило в нее страх; птица еще может лететь вперед и прилетать обратно, и смириться и с костью и со временем, но та самая лазейка взяла ее сердце в плен и открыла страху дверь.

@темы: переводы, bleach

---

В честь Дня программиста

...мне отказали сразу два потенциальных работодателя, отчего несколько хочется лезть на стенку, потому буду несмешно спецыфически шутить.

try
{
    ...  //Tosca, finalmente mia!
    throw new Exception;  //Questo e il baccio di Tosca!
}
catch(Exception e)
{
    ...  //Muori dannato! Muori! Muori! Muori!...
}
finally
{
    ...  //E morto orgli perdono...
}

С празднегом всех, кому повезло больше, чем мне, а кому повезло меньше, пусть повезет больше =^_^=

---

Winter War. Глава 21

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Переводчик:  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Фандом: Bleach
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, традиционных два с половиной неприличных слова.
Действующие лица: Нанао, Иккаку, Урахара и другие

(Глава 20)

Глава 21, где все, кому не лень, рвутся в бой, Нанао-тян из последних сил сохраняет самообладание, а час Х наконец-то наступает.

Глава 21, где все, кому не лень, рвутся в бой, Нанао-тян из последних сил сохраняет самообладание, а час Х наконец-то наступает.

Нанао: Вниз по кроличьей норе

Нанао была готова по первому знаку признать вслух, что подвал весьма впечатляет. Она даже отступила на полшага назад и нарочито внимательно осмотрелась вокруг.

Мадараме взял на себя остальное, как то: вышагивать взад и вперед; громко жаловаться, как долго приходится ждать; в седьмой уже раз допытываться, имеет ли Урахара хоть какое-то представление, куда именно их доставят эти его ворота; исподтишка пялиться на Шихоин Йоруичи с выражением, средним между "вау, какая женщина" и "вау, крутой боец"; разное.

Что Нанао действительно хотелось бы сейчас сделать, будь на то ее воля, так это обратиться к Цукабиши Тессаю - со всей должной почтительностью, разумеется, - и задать ему несколько вопросов касательно кидо. Прикладные исследования. Комбинаторика заклятий. Многое, многое другое. Помилуйте, этот человек - живая легенда. Куда ни брось взгляд, всюду видна рука мастера: щиты на входе в подвал, работа с четвертым и пятым измерением, врата, над которыми он и Урахара в данный момент трудились... Возможно, о, всего лишь возможно, что он воспримет ее... ну, не как равную, об этом не может быть и речи, но как лицо, чьи суждения касательно предмета достойны внимания, и...

Она прикусила губу и одернула себя. Ее нервы натянуты до предела точно так же, как у Мадараме. И точно так же, как он, она безотчетно ищет любой повод хоть немного отвлечься.

Иноуэ Сора стоял навытяжку, словно изваяние в новом шихакушо с чужого плеча. Из них из всех он был наименее годен для участия в боевой операции вообще и экспедиции в Уэко Мундо - в частности. Тот факт, что он, вероятно, предпринял бы попытку проникнуть в Лас Ночес в одиночку ради того, чтобы спасти свою сестру, к делу не относился. Она надеялась - в отстраненном и чисто академическом смысле - что они смогут гордиться собой как командирами, если им удастся хотя бы сохранить его в живых после того, как они столкнутся с силами врага.

Хошибана Акира даже по стойке смирно умел стоять с непринужденным изяществом - по контрасту с несчастным Сорой это было особенно заметно. Огидо сложил руки на груди и разглядывал окружающую обстановку с приязненной улыбкой, которая мало вязалась с позой, преисполненной задумчивости.

Их новый союзник не утруждал себя тем, чтобы стоять. Ранее он мельтешил у нее перед глазами в точности как Мадараме (она полагала, что вполне могла бы называть его Иккаку, он достаточно презирал формальности, чтобы не возражать, но людей, с которыми она была на короткой ноге до такой степени, было очень немного, и он не входил в их число), но теперь лежал животом на песке и смотрел из-под полуопущенных век куда-то в сторону врат или, скорее, сквозь них. Он снова был одет в белую форму арранкаров, и с текущего ракурса разглядеть отсутствие дыры было невозможно. Не было ничего проще, чем принять его за доподлинного Эспаду...

...нет. Нет, стоило лишь посмотреть на него как следует. Он был силен, конечно, но его рейацу больше не имела ничего общего с рейацу Пустого.

(Когда они учились в Академии, им говорили, что они непременно узнают рейацу Пустого, как только ощутят ее. Как же мы ее распознаем, спрашивали студенты. Вы сразу поймете, отвечали преподаватели. Рейацу Пустого всегда окрашена голодом, и чем Пустой сильнее, тем голод отчаяннее. Рейацу капитана может придавить вас к земле неимоверной тяжестью или опалить вулканическим жаром, а рейацу сильного Пустого - затянет в водоворот или подхватит и закружит в смерче, но, так или иначе, она захочет поглотить вас, потому что такова ее природа...)

Рейацу Гриммджо была мощной, но вполне целостной, пусть даже и несколько растрепанной, словно дерево на сильном ветру. Ни единая душа в Уэко Мундо не поверит, что перед ними арранкар, пробыв с ним рядом дольше нескольких секунд; что, несомненно, будет представлять собой проблему, когда они доберутся туда, но в данный момент Нанао черпала в этом некоторое утешение. В данный момент у нее достаточно поводов для беспокойства и без грызущего ее чужого потустороннего голода.

Урахара оставил недостроенные врата на попечение Цукабиши Тессая и направился к группе. Нанао подавила мимолетное чувство досады по этому поводу, и поправила очки, будто они могли служить щитом.

- Ну вот! - объявил Урахара и лучезарно улыбнулся. - Процесс протекает нормально, базовая кидо-структура готова. Как только Йоруичи получит от Сой Фон подтверждение, что Ичимару сделал свой ход, мы запускаем врата и вы оказываетесь в нужном месте в два счета. Или в три. Ну, максимум в четыре.

- Как думаете, долго нам еще дожидаться? - спросил Мадараме. В восьмой раз. - Мы здесь уже хренадцать часов кукуем. И это при том, что по идее нам нельзя ждать и минуты. Ичимару там что, ушел на перекур?

- Возможно, это хороший знак, - Нанао постаралась придать своему голосу обнадеживающие интонации. - Люди Сой Фон-тайчо докладывают, что его контроль над Сейрейтеем крайне ненадежен. Если все так или иначе преданные ему подчиненные отправятся вместе с ним в рейд на нашу базу, ему нелегко будет найти кого-то, кто будет вершить дела в его отсутствие. Вы ведь видели отчеты наших агентов. Вы знаете, как далеко зашла его паранойя. Он не из тех, кто рискнет оставить свою спину незащищенной. Собственно говоря, он всегда был таким, - добавила она.

Урахара кивнул. Нанао было почти неприятно, что он с ней соглашается.

- Вполне здравое рассуждение. В определенном смысле, для нас отсутствие новостей - добрые новости. Чем больше людей он уберет из Сейрейтея, тем проще будет Шибе-сан и ее группе. А если он еще и оттянет часть сил из Уэко Мундо - что ж, тем лучше.

Должно быть, он каким-то образом углядел, как Нанао стиснула зубы, поскольку он улыбнулся еще раз, персонально для нее:

- Исэ-фукутайчо, я знаю капитана Укитаке не первый год. Я без колебаний поставлю на него, инвалида или нет, против Ичимару и любого количества его подчиненных. И потом, ведь он тоже будет противостоять нападению не один... Ичимару ведь считает себя очень умным, - он сдвинул шляпу на затылок и выдал очередную лучезарную улыбку, на сей раз довольно зубастую. - Когда вы считаете себя очень умным, проблемы начинаются в тот момент, когда кто-нибудь другой оказывается не глупее.

Гриммджо сел на песке и задумчиво посмотрел на Урахару.

- Вы и есть тот малый, о котором они говорили, - заявил он. - Патентованный эксперт по дерьмовой мистике.

Урахара снял шляпу и поклонился.

- Урахара Киске, к вашим услугам. Какого именно рода дерьмовая мистика вас интересует?

Гриммджо обвел их взглядом - Мадараме, Нанао, всю группу шинигами - и снова повернулся к Урахаре:

- Я это. Хотел кой-чего спросить, и все. А раз это не имеет никакого отношения к тому, куда мы направляемся, то не вижу, зачем бы всей этой компании нас слушать.

- А почему бы нам и не послушать? - немедленно вскинулся Мадараме. - Ты чего-то скрываешь?

Нанао с удовольствием столкнула бы их лбами, но это было бы невежливо, да к тому же и невозможно. Кроме того, они уже приняли решение довериться Урахаре, ведь так? Он наверняка в состоянии справиться с Гриммджо, если тот вздумает выкинуть какое-нибудь незапланированное коленце. И сейчас, непосредственно перед отправкой в Уэко Мундо, им совершенно ни к чему лишние эксцессы в команде.

- Возможно, проблема медицинского характера, - сказала она.

- Я, как медик, с радостью... - начал было Огидо у нее за спиной. Нанао развернулась и одарила его самым ледяным из своих взглядов. Он умолк.

- Возможно, проблема медицинского характера, - повторила она специально для Мадараме. Тот фыркнул и пнул землю, подняв облачко песка.

- Ладно, иди уже куда шел, мне-то че, только смотри, чтоб мы не искали тебя с собаками, когда будем уходить, лады?

- Вы очень, очень любезны, - сказал Урахара. - Так мило с вашей стороны с пониманием отнестись к деликатной ситуации ближнего своего! Почему бы вам всем не пойти и выпить по чашечке чаю? Полагаю, мои юные ассистенты как раз его принесли.

По лестнице спускались двое детей - если это были дети. "Девочка" тащила поднос с чашками, который был слишком велик для нее, "мальчик" самозабвенно распекал ее на все корки. За ними шли еще двое, мужчина и женщина, и Нанао хватило одного взгляда, чтобы понять - она с ними знакома.

- Это Мугурума-тайчо, - она не сразу поняла, что произнесла это вслух, - он совсем не изменился, и Куна-фукутайчо с ним. Я знала, что они здесь, но...

- Но вы хотели бы побеседовать с ними лично, - Урахара сделал широкий приглашающий жест веером. - Я в этом не сомневаюсь. Идите, поболтайте, обменяйтесь сплетнями, обсудите стратегию, все такое, а я пока перекинусь парой слов с нашим достопочтенным гостем. Нет, право, отличная идея, я с вами полностью согласен, и не забывайте о чае, большое спасибо...

- Эй, - позвал Мадараме конспиративным шепотом, как только они отошли на безопасное расстояние, - тебе не кажется, что это они должны были отойти в уголок, если у них какие-то секреты, а не мы всей толпой?

- Кажется, - вздохнула Нанао, - но не думаю, что стоило заострять на этом внимание, - повинуясь внезапному импульсу, она добавила: - Спасибо вам за то, что уступили Гриммджо. Я от этого не в восторге точно так же, как и вы, но его доброе расположение нам понадобится, и очень скоро.

- Да не за что, - Мадараме снова пнул злосчастный песок и почесал в затылке. - Он небось хочет выяснить у Урахары, не превратит ли тот его обратно. Знаешь, я его даже где-то понимаю. Я б на его месте тоже хотел вернуть себе способность драться как раньше.

Нанао могла бы ответить на это о, разумеется, вы понимаете, сопроводив сию ремарку движением бровей, обобщающим ее на всю Одиннадцатую дивизию в целом, но решила и здесь пожертвовать точностью в пользу дипломатичности. Все они сейчас крайне раздражены ожиданием, и в том, что Мадараме рвется в бой, ничего предосудительного нет.

Куна-фукутайчо поджидала их, переминаясь с ноги на ногу, и ее глаза горели лихорадочным возбуждением.

- Я так хотела отправиться с вами, - выпалила она вместо приветствия. - Конечно, Урахара-сан говорит, что это было бы слишком рискованно, но я не могу отделаться от мысли, что иногда риск того стоит, понимаете? Послушайте, мне кажется, что если бы вы поставили его перед фактом, что берете меня с собой, то он...

Мугурума-тайчо легонько щелкнул ее по носу.

- Прекрати, дуреха. Сказано же тебе, тема закрыта. От тебя проблем будет больше, чем пользы. Как и от меня, - добавил он весьма кислым тоном. Потом испытующе взглянул на них: - Значит, вы и есть диверсионная группа.

- Ага, - отозвался Мадараме. - Че, не нравимся?

Мугурума-тайчо только фыркнул в ответ:

- С чего бы это? Раз вы так или иначе ухитрились дожить до сегодняшнего дня, значит, чего-то да стоите. Но все равно, забрасывать вас в Уэко Мундо вшестером...

- Чай, - перебила его "девочка" и попыталась сунуть ему в руки чашку.

- Мы разговариваем! - рявкнул Мугурума.

- Чай, - повторила она. - Вы должны выпить чай.

- Это особенный чай? - спросила Нанао с любопытством. "Девочка" сморгнула, развернулась к ней, точно самонаводящееся орудие, и зашагала вперед, по-прежнему держа перед собой чашку.

- Вы должны выпить чай.

Нанао едва не попятилась от приближающейся чашки, но решила, что это было бы с ее стороны скверным примером для подчиненных.

- Я что-то делаю не так? - она покосилась на Мугуруму-тайчо, ища поддержки.

- Нет, - отрубил тот. - Пейте уже, иначе она не отвяжется.

Нанао взяла чашку и недоверчиво принюхалась. ("Девочка" глядела на нее огромными темными глазами, полными вселенской грусти, и терпеливо ждала.)

Пахло обыкновенным зеленым чаем.

Теперь уже все взгляды были устремлены на нее.

Ей следует являть собой образец решительности и бесстрашия.

Она отпила глоток.

И судорожно закашлялась.

- Ага, - сказал Мугурума-тайчо, - я так и думал, - он неловко подался вперед и оказался нос к носу с "девочкой" - Послушай, мелкая, тебе сказано было - никогда не бери чай из закромов Тессая. У него же там непросроченного не бывает...

- Но он сказал, что так товар обходится намного дешевле, - забубнила та, - а мы должны придерживаться режима строгой экономии, и...

Куна-фукутайчо забрала у Нанао чашку и похлопала ее по спине.

- Я определенно вас где-то видела, - сказала она задумчиво. - Никак не вспомню... вы же понимаете, целых сто лет прошло. Мы были знакомы? Может, ходили вместе по магазинам или что-то такое?

Нанао поправила очки, пытаясь придать себе уверенности. Ответ на поставленный вопрос был очевиден, но причинял столь же очевидную боль.

- Возможно, вы принимаете меня за Ядомару-фукутайчо, - сказала она. - Мне говорили, что я немного похожа на нее внешне.

- О, точно! - Куна-фукутайчо рассмеялась. - У меня голова совсем дырявая. Да, да, у вас даже очки как у нее! Нам сказали, что она в Уэко Мундо, так что если вы ее там найдете, вы должны ей непременно сказать, что мы ее ни на минуточку не забываем, - она немного рассеянным движением поправила массивный браслет на запястье, будто он причинял ей дискомфорт. - Знаете, я покупаю и откладываю для нее свежую мангу, всю-всю, которую она любит, так что она сможет ее прочитать, когда вернется. Как же я хочу пойти с вами. Может, если вы попросите Кенсея, он меня с вами отпустит? И я не вижу, почему бы ему тоже не пойти. В конце концов, это всего лишь нога, и он ведь не пострадал так сильно, как Роуз. Вы знаете Роуза?

- Роуза?.. - тупо переспросила Нанао, оглушенная потоком слов.

- Оторибаши Роджуро, - сухо пояснил Мугурума-тайчо. - Маширо, сходи вместе с мелкими наверх и проследи, чтобы на этот раз они приготовили человеческий чай. Сделаешь?

- Слушаюсь, мой капитан! - она подхватила обоих "деток" и потащила их вверх по лестнице, взяв с места довольно бодрую рысь. Мугурума-тайчо проводил ее хмурым взглядом.

- Мы, кто уцелел, ни на что не годимся после ранений, - сказал он. - Иначе мы были бы с вами. Хотите верьте, хотите нет.

- Ладно, я понял... - Мадараме никогда не производил на нее впечатления чувствительного человека, но сейчас, казалось, проняло и его.

Нанао же снова во что бы то ни стало хотела задать один вопрос - и опять вокруг было слишком много людей, которым вовсе не обязательно было при этом присутствовать. Увы, она вряд ли могла позволить себе попросить их всех удалиться еще куда-нибудь; такими темпами в этой пещере очень скоро возникнет напряженка с местами для приватных бесед.

- Мугурума-тайчо, - нерешительно начала она (тот отреагировал на обращение по форме таким взглядом, что она чуть не пожалела, что вообще заговорила), - сэр... как там Ядомару-фукутайчо? Я хотела сказать... когда вы в последний раз видели ее... - о небо, она положительно была не в состоянии подобрать подходящих слов.

- Нормально, наверное - с поправкой на то, что ее держат в заложниках. Вы - вы знали ее, так?

- Я тогда была моложе, - только и смогла ответить Нанао. - Значительно моложе, - а она была всем, чем я мечтала стать. - Я удивлюсь, если она все еще помнит меня.

Разумеется, это было ложью. Она была уверена, что Лиза должна ее помнить. Пусть даже с тех пор и прошло сто лет, но разве Ядомару-фукутайчо не вспомнит маленькую девочку, которой когда-то читала вслух? Ведь не могла же она совсем о ней забыть?

- Ну... - Мугурума-тайчо пожал плечами, - если она вас узнает, вам с ней будет намного проще. В смысле, как, по-вашему, она должна реагировать, если ни с того ни с сего наткнется на вашу честную компанию?

- Ну... - в тон ему отозвался Мадараме, - типа стыдно признаваться и все такое, но я втихую надеялся, что она сама выбежит к нам навстречу с занпакто в одной руке и приветственным транспарантом в другой. Почему бы, собственно, и нет?

- А потому нет, что она сидит там в полной власти не у кого нибудь, а у Айзена. Сначала она может решить, что вы - союзники, потом, с таким же успехом, что это Айзен устраивает ей, извините за выражение, проверку на лояльность.

- Что-то вы больно много знаете о том, чего может устроить или не устроить Айзен.

Мугурума-тайчо вздохнул:

- Послушайте, то, что он устроил для нас, последнюю сотню лет было у нас единственной темой для разговоров. Знаете, что мы делаем в ненастные дни? Пытаемся разобраться, что было у него на уме. Знаете, что мы делаем, когда забываем купить свежие газеты? Сидим и вместе гадаем, чего же он добивался. А знаете, что мы делаем, когда телевидение задерживает трансляцию бейсбола?

- Или когда Ханшинские Тигры все время проигрывают? - подхватила Куна-фукутайчо, возникая рядом с ним с подносом в руках. Она пританцовывала на месте, отчего содержимое чашек шло мелкой рябью и рассыпало во все стороны солнечные зайчики, но каким-то чудом не проливалось.

- Это временная полоса! - возмутился Мугурума-тайчо, хватая с подноса ближайшую чашку. - Попомни мое слово, они вот-вот вернутся в лигу.

Нанао задумалась о возможности привить Одиннадцатой дивизии интерес к профессиональному спорту в качестве альтернативы их излюбленному времяпрепровождению, то бишь дракам стенка на стенку - и пришла к удручающему выводу, что они, скорее всего, просто объявят драки стенка на стенку профессиональным спортом. Она с трудом изгнала из своей головы образ Зараки-тайчо, использующего Ячиру в качестве бейсбольного мяча, попробовала чай (на этот раз лишенный спецэффектов) - и решила, что ей в обязательном порядке нужен отпуск.

К несчастью, последнее было абсолютно исключено в хоть сколько-нибудь обозримом будущем.

И вот, пожалуйста, она опять позволяет досужим размышлениям увести себя в сторону от осознания ситуации. Уклоняется от темы. Думает о чем угодно другом. Она не имеет права осуждать Мадараме за то, что тот откровенно нарывается на скандал, ни малейшего.

- Учтите, я вообще не ожидал услышать, что она жива, - сказал Мугурума-тайчо и отхлебнул из своей чашки - не без осторожности. - После того, как все обернулось, мы были уверены, что остальные убиты. И никому не пришло в голову, что Айзен будет брать пленных.

- Неудивительно, - Урахара появился не пойми откуда и тоже взял чашку с подноса. - Полагаю, и Готэй был в таком же положении. После того, как Ямамото-сотайчо обрушил свой последний удар на поле боя... бабах! - он дополнил свои слова выразительным жестом. - А к тому моменту и без того уже царила полная неразбериха. Логично было предположить, что все, кого не успели эвакуировать с поля боя, погибли на месте - и, соответственно, что тел от них по очевидным причинам не осталось.

- Да, - Нанао пришлось приложить некоторые усилия, чтобы это "да" не прозвучало как "катитесь к черту".

Он похлопал ее по плечу, и она искренне пожалела, что не в состоянии взглядом заставить его руку спонтанно воспламениться.

- Вы не должны себя винить, Исэ-фукутайчо. Кроме того, может быть, дела не так уж плохи, как кажутся, ведь правда? Теперь, когда мы знаем, что Айзен все-таки брал пленных...

- Мы до сих пор не знаем, кого он держит в своих личных лабораториях, - перебила его Нанао. Она действительно, совершенно и безоговорочно не собиралась сейчас размышлять на эту тему. Она твердо была намерена решать проблемы по мере их поступления и считала излишним тратить время на домыслы, которые могут оказаться абсолютно пустыми - или хуже того, могут оправдаться. - Вполне вероятно, что там у него какое-то количество сильных Пустых, из которых он пытается создать новую Эспаду, - она говорила и не верила ни единому своему слову, но, по крайней мере, это должно было отбить у Урахары охоту пытаться ее жалеть.

- И мы знаем, что там нет Зараки-тайчо, - вставил Мадараме, - нам точно известно, что он убит.

- Ах да, - сказал Урахара. - У нас есть свидетельство Котецу-фукутайчо, которая видела это, представьте себе, собственными глазами, - он сделал изящную паузу, лишний раз подчеркивая для всех присутствующих достоверность того, что можно увидеть собственными глазами посреди Лас Ночес, и продолжил прежде, чем Мадараме нашелся с ответом: - Если позволите, я хотел бы кое-что уточнить касательно плана действий.

- Конечно, - отозвалась Нанао и, словно по сигналу, команда собралась вокруг них с Мадараме и приготовилась участвовать в разговоре.

Хошибана уже некоторое время пытался скрыть выражение крайнего неодобрения и не преуспел в этом; он определенно ожидал много большего от тайного убежища двух бывших капитанов. Нанао и сама ожидала большего, но многолетний опыт службы в Восьмой дивизии привил ей толерантность к тому, что принято называть художественным беспорядком - толерантность, которую Хошибане, очевидно, неоткуда было взять. Иноуэ Сора оставил обреченные на неудачу попытки слиться с окружающим пейзажем и весь обратился в слух. Огидо все так же улыбался сверкающей жизнерадостной улыбкой, которая, вынужденно признала про себя Нанао, вовсе не добавляла ей душевного равновесия, вызывая в памяти чересчур отчетливые ассоциации с Ичимару Гином в ясный день.

- Первое, - Урахара поднял палец. - Как вы предполагаете убить Айзена?

Молчание, которое за этим последовало, было мучительно долгим.

- За неимением лучшего мы очень сильно надеемся, что это нам расскажет Хисаги, - сказал наконец Мадараме. - Как я понял его сообщение, у него есть какой-то план, но он не рискнул передать его через Мальвинчика...

Гриммджо глухо зарычал.

-...или пацаненка Ясутору, - продолжил Мадараме, довольный тем, что удалось хоть кому-то испортить настроение. - Значит, мы доберемся до него, послушаем, чего он нам скажет, и дальше будем исходить из этого. Плюс наши действия будут зависеть от того, сумеем ли мы вправить мозги Куросаки, - он свободной рукой продемонстрировал, как и что он собирается вправлять, - и от того, кого еще мы там найдем. И от того, как себя поведет Ядомару. В общем, сориентируемся на месте.

Нанао кивнула.

- Мы планируем действовать по обстоятельствам, - резюмировала она.

- И, разумеется, есть вероятность, что нам удастся разыскать и освободить кого-то из капитанов, - добавил Хошибана. В воздухе повисло так и не сказанное вслух которые, разумеется, немедленно возьмут командование операцией на себя. Нанао была почти уверена, что он даже не рассматривал другие, менее радужные перспективы.

Трудно было упрекать его за это. Она и сама не горела желанием их рассматривать. Но и она, и Мадараме несли ответственность за ход операции, а значит, были обязаны отдавать себе отчет в том, что на чудо можно надеяться, но вряд ли стоит рассчитывать.

- Разумеется, - сказала она вслух. - Но в любом случае, это и есть весь план действий, которым мы располагаем. У вас есть другие предложения?

Урахара покачал головой.

- Исэ-фукутайчо, если бы у меня были предложения, я озвучил бы их давным-давно. И как бы там ни было, я считаю, что вы поступаете правильно. Вы не можете опираться на информацию, которой у вас нет и не будет до тех пор, пока вы не окажетесь на месте. Все планы хороши до первого столкновения с противником, и все такое.

- Ебать-колотить, - вздохнул Мадараме (Хошибана демонстративно не поморщился), - хотел бы я, чтоб у нас был готовый план до "первого столкновения с противником", только смыслу в нем в нашем-то положении. Остается только тихонечко туда просочиться и устроить такую цыганочку с выходом, чтоб у тамошних арранкаров лишние челюсти попадали - и очень сильно надеяться, что нас не успеют сцапать до того.

- Ну да, - сказал Гриммджо. - Незачем зря время тратить. Будем рассчитывать на эффект внезапности, от этого еще никто не умер, так же? - он уставился на всю их компанию с таким видом, будто они только что перечислили ему все случаи в истории, когда от этого все же кто-то умер.

- Конечно-конечно, - заверил его Урахара. - Итак, далее. Допустим, ваша импровизация удалась и вы с победой возвращаетесь домой. Сой Фон-тайчо предложила договориться о каком-нибудь условном сигнале.

- Да, - сказала Нанао, - Укитаке-тайчо тоже говорил об этом, - она проигнорировала Мадараме, который определенно пытался вспомнить, что же именно говорилось по этому поводу, и не вспомнил. - Сообщение должно быть зашифрованным и как можно более коротким, поскольку для Айзена нет ничего проще, чем отправить сообщение якобы от нашей группы и обманом заставить вас открыть врата. Идеальным вариантом будет кодовое слово или несколько слов - на разные случаи.

Урахара задумчиво потер нос.

- И среди них должно быть кодовое слово, которое автоматически аннулирует поступающее вместе с ним сообщение - верно?

- А это-то зачем... а, ну да, - у Мадараме, как это с ним часто бывало, слова несколько опережали мысли. - Хорошо. Какие слова вам больше нравятся?

- Хм... Если миссия увенчается успехом - "хризантема". Если у вас возникнут проблемы и необходим будет путь к срочному отступлению - "чертополох". И наконец, если миссия будет провалена и вас силой вынудят отправить сообщение, которое мы должны будем проигнорировать как ложное, а вас - списать со счетов... - Урахара пожал плечами, - тогда "ландыш".

- Цветочки - это тупо, - буркнул Гриммджо.

Нанао не потребовалось много времени, чтобы понять, чем воспользовался Урахара. Цветы - символы тринадцати дивизий Готэя. Хризантема у Первой, чертополох у Двенадцатой, ландыш у Пятой. Она украдкой покосилась на Мадараме и остальных, и увидела, что и они все поняли. Даже Мугурума-тайчо вздрогнул, будто от боли.

- Нам это подходит, - коротко ответила она, надеясь, что ее голос звучит твердо. - Всем все понятно?

Согласный ропот со всех сторон был ей ответом.

- Как только я получаю сообщение, - Урахара снова улыбался до ушей, - я использую его, чтобы зафиксировать ваши координаты и создать врата в точке, где вы находитесь - здесь, на этом конце, мы будем держать их в режиме ожидания, так что много времени на активацию не уйдет, будьте покойны, - он обвел взглядом их всех. - Кажется, мне больше нечего вам сказать, ведь правда? Не вижу особого смысла в том, чтобы изрекать банальности наподобие "мужайтесь" или "не теряйте головы", хоть я и люблю послушать звук собственного голоса, грешен. Хотя... пожалуй, я хочу пожелать вам удачи. Да, точно. Удача - это то, что никогда не бывает лишним.

- И скажите Ядомару Лизе, чтоб поднимала уже свою ленивую задницу и топала домой, - добавил Мугурума-тайчо. - Я тут без нее с ума схожу в окружении сплошных детей и идиотов.

- Вы разбиваете мне сердце, - Урахара замахал на него веером. - Итак, теперь, если мы...

Он замолчал на полуслове и резко обернулся. Шихоин Йоруичи сидела, вытянувшись в струнку и слушая кого-то невидимого им. Затем она кивнула воздуху перед собой, и через миг уже стояла рядом с ними - Нанао не успела уловить даже начала ее движения.

- У нас новости? - спросил Урахара. Забытый веер замер в воздухе.

- Ичимару выступил. И я, и Сой Фон только что получили подтверждение от нашего агента в Сейрейтее. Сообщение закодировано на случай перехвата - мы знаем только, что с ним шинигами и по меньшей мере один арранкар. Но он покинул городские стены две минуты тому назад. Группа Сой Фон выдвигается на позиции. Пора открывать врата.

Нанао сглотнула, потому что во рту отчего-то вдруг пересохло, и поставила свою чашку на поднос - оказалось, "девочка" уже успела завладеть им снова.

- Спасибо, - поблагодарила ее Нанао, потом кивнула на прощание Мугуруме-тайчо и Куне-фукутайчо, и развернулась к своей команде. - За мной, господа.

- И занпакто не забываем, да, - добавил Мадараме. - Мы не в анекдоте, вернуться за ними не дадут.

Они шли бок об бок, с Гриммджо в авангарде и остальными за спиной. Цукабиши начал наполнять контур врат энергией, и видно было, как воздух в проеме между стойками идет рябью и мерцает, словно нефтяная пленка или солнечные блики на поверхности воды.

Нанао держала спину прямо и шагала очень ровно. Половина ее хотела бежать, броситься во врата головой вперед, навстречу опасности или тьме или что там за ними будет, чтобы найти Кьёраку-тайчо или остановить Айзена или, может, просто сделать это и покончить с бесконечным ожиданием. Другая половина предпочла бы развернуться и уйти, или выбрать другой путь, какой угодно другой, только не такую очевидную, самоубийственную глупость - вторгаться в Уэко Мундо, где Пустые - полноправные хозяева, а они - непрошеные чужаки, и вступать в открытый бой с противником, сильнее которого Сообщество душ не знало за всю свою историю.

На этот раз рядом не было Кьёраку-тайчо, она не шла на шаг позади него, ощущая телом и сознанием его рейацу, его силу, его уверенность в себе и даже его уверенность в ней самой. На этот раз она сама руководила операцией, и все было не так, как раньше, и если они потерпят неудачу, спасения не будет.

Впрочем, подумала она, ни к чему тратить время на размышления подобного толка. Просто нужно делать все правильно с первой попытки. Тогда никого не придется спасать.

Урахара неуловимым движением переместился к свободной опоре врат и приложил к ней ладонь. Потоки энергий перераспределились, потом стабилизировались, и наконец пространство в проеме разошлось словно по шву, открыв дыру, ведущую в непроглядную черноту. Дыра оказалась с зубчатыми краями и неприятно напоминала пасть сказочного чудища.

Мадараме послал Нанао предупреждающий взгляд и мотнул головой в сторону Гриммджо. Нанао без труда поняла, что он хочет ей сказать: Мы должны пройти первыми. Она кивнула в ответ и ускорила шаг, догоняя его.

Они вошли во врата вместе, и последним, что она услышала, был голос Гриммджо:

- Эй, гады, меня подождите...

И затем их окружили белые стены, в плитах под ногами змеились трещины, черные от засохшей крови, и тишина была цепеняще-мертвенной и голодной.

@темы: переводы, Winter War/Зимняя Война, bleach

---

музыкальный флешмоб, што ж еще

1) Комментарий (вы - мне)
2) Буква (я - вам)
3) 10 треков (на загаданную букву )

От  answeraquestion досталась Е/E
1.

Helloween: Eagle Fly Free

2.

Blind Guardian: The Eldar

3.

Hayato Matsuo: E M I A (Hellsing OVA OST)

4.

Rage: End Of All Days

5.

Jon Oliva's Pain: End Times

6.

Пикник: Египтянин

7.

Театр Г.Л. Олди: Еретический апокриф, ч.2

8.

Freddie Mercury & Montserrat Caballe: Ensueno

9.

Агата Кристи: Ein Zwei Drei Waltz

10.

Дюна: Если б было море пива

@темы: флешмобЪ

---

(задумчиво)

...я таки в полной заднице и таки в ней застряла, чисто Винни, потому, уж простите меня, рук, мозга и душевного тепла хватает тока на желание застрелицца и флешмобы.

Нижеследующее честно попячено у  -Joe-

День 1 - 13

День 1 - Песня без слов
не совсем песня... и не совсем без слов )))


День 2 - Песня, слова которой что-то для тебя значат.

Обойди периметр, закрой ворота на ржавый замок; Отыщи того, кто еще способен, и отдай ему ключ. Не вини себя в том, что все так плохо - ты сделал, что смог. А теперь считай, что нынче ты в отпуске...

День 3 - Классическая мелодия
*хихикаеть* У меня от скрипичных концертов Баха головная боль проходит ))))


День 4 - Саундтрек
по случаю празднега - вот. Этот марш звучал в "Пропала грамота", так что он - вполне саундтрек ))))


День 5 - Поп-музыка
МУАХХХАХАААААА!!!!!!.... кгхм. Извините Вырвалось.


День 6 - Фолк
повесить тут Мельницу мне помешали претензии на оригинальность, а Рушник - человеколюбие ))))


День 7 - Рэп
в рэпе я разбираюсь как заяц в геометрии (с), но, кажется, это оно. И на эту песню есть чудная плакательная ковбой-амвшечка про то, как именно Вишез изменился за лето


День 8 - Ремикс/предложи свой жанр
а в ремиксах я еще больший чайник, чем в рэпе ))) ну пусть будет условно авторская песня ))


День 9 - Твоя любимая кавер-версия песни
которая из полусотни? )))) ну, не нарушая общности, пусть будет Виагра гроулингом:


День 10 - Песня, которая заставляет тебя вспомнить какие-либо моменты или периоды твоей жизни
не поймите правильно - шестнадцатилетние, от имени которых это поется - поколение где-то так наших родителей. Но шестнадцатилетние мы пытались это среди себя воссоздать, до буквы и до духа


День 11 - Песня, которую ты бы хотела кому-то посвятить
*становится на стульчик и откашливается* Посвящается всем, всем флаффным брэдоранам и половине нефлаффных!


День 12 - Песня, которую ты в последнее время слушаешь на повторе
Это все два фанмикса виноваты. вот и вот


День 13 - Песня с одного из твоих любимых альбомов
я довольно редко слушаю именно альбомы, а не подборку из, тскть, исполнителя целиком, но у этих ребят мне нравится вообще все и слушаю я их именно альбомами, так что, не нарушая общности, вот:


День 14 - Песня, которая заставляет тебя плакать
*одна из, да*


День 15 - Любая песня, какую захочешь
*тадаммм!*

запись создана: 22.08.2011 в 00:41

@темы: флешмобЪ

---

Дорогое Мрзд нах!
Я написала свою часть отчета, я ее перевела, я ее красивенько оформила и в ней в процессе даже самообразовался какой-то смысл, напугав меня до полусмерти. Я добила еще кусок перевода ЗВ и даже на Огонь и Тени многозначительно посмотрела, морально к ним готовясь. Собеседование в месте, в которое меня с моими ттх, может статься, и возьмут, у меня завтра. Я даже сделала еще партию бусин. Красивеньких. И причесалась. Нет, начинать срочно-срочно худеть я не буду, пока хотя бы а) не заживет шрам на пузе б) я не найду работу за деньги, позволяющие регулярно питаться чем-то кроме овсянки, сомнительного происхождения сарделек и чего Б-г послал* (ты не поверишь, дорогое Мрзд, но от такого питания нихрена! не! худеют!).
Я была очень-очень хорошей.
Можно я наконец не буду ощущать себя унылым ленивым чмом? Хотя бы сегодня вечером. Спасибо.

*выдохнула*

Написание атчота между тем уже выглядит как-то так:

Добрый день!

С паролями для хостинга наметился прогресс: были высланы корректные пароли для MySQL. Прошла всего неделя; понадобились всего три письма с моей стороны, два звонка от меня и один гневный от клиента. Это безусловно серьёзный шаг для компании «*****». Ослепительно яркое будущее, мириады постоянных клиентов и солидная доля рынка — вот мысли, которые приходят на ум, когда вспоминаешь о вашей компании.

Можно ли попросить вас сделать нечеловеческое усилие и выслать корректные пароль и логин для FTP-доступа до конца недели, протестировать их перед отправкой (Господь, прости меня за наглость!) и указать порт, если он отличается от стандартного?

Обязуюсь впредь не беспокоить вашу компанию по подобным пустякам.

Навеки ваш N.

Вот когда медведопапа будет старенький и ему надо будет стакан воды (тм) подавать, я ему припомню и то, как я восстанавливала параметры Очень Важного Форматирования по фоточкам прошлогодней версии отчета, сделанным на его айфончег, и то, как после этого он внезапно! пошел и взял-таки вордовский файлег с шаблоном этого самого Очень Важного Форматирования, и десятикратно повторенное подряд "мне это не надо завтра, мне это надо неделю назад, понимаешь, не-де-лю!", и после этого "ой, а я не смотрел, что ты прислала, у меня времени нет...", и коронное "ой, я не знаю, что там писать, но то, что ты написала, это совсем не по теме, но ты пиши-пиши"...

*медведодочки ворчат, топчутся и вперевалочку уходят в романтические дали глядеть яой, потому что у них стресс и вообще*

-----
* Не, я не голодаю. Я пытаюсь экономить на еде. Как оказалось, это не одно и то же, но и нихрена не лучше.

---

неконвенционное средство поднятися настроения среди себя. То есть среди меня

07.02.2011 в 00:38

Пишет  Reinhard:

русское народное аниме Черный Холоп
пера графа Дрочестера копирайт, г-н  Антуан де Сен-Сосисон малевать изволил

Молодой баринъ Семен. Сирота. Нравъ имеетъ сквѣрный, морду - пакостную. Помещикъ, кулачина. Однако ж кормитъ село сластями - за то его все любят, окаянного.

Сева, холоп Семена. Манеры имеетъ благопристойныѣ, да рожа бляцкая. Умеѣ;тъ выдирать скатерти из-подъ тарелокъ когда баре изволятъ обедать. Он и холоп и лукавый единовременно. Говорять, шо он Семена щщупал.

углубиться в дебри порока

Молодой баринъ Лиза. На деле звать его Жора, а Лиза - энто он сам придумалъ. И нравом гаже и мордой бляже. Сирота. Уж он-де точно пѣдѣрастъ.

Клавдия, Лизин холоп, тоже бесноватый. Все бы пидору бабьим имѣнем обозвать. Клавдия умеетъ плясать вприсядку и вязать крючкомъ. Мечтаетъ сбежать к Семену на Юрьев день.

Аннушка, Лизина холопка. По виду баба годная, хоть и разноглазая. Играѣт на народных инструментахъ, белья не носитъ.

Боярыня Червонная. Вдова. Шельма с головою непокрытою. Резала девок по селу што твоя Салтычиха. Нынѣ покойна.

Лаврентий. Калмыцкий купецъ. Ходитъ всюду с проституткою.

Барин Виктор. Помещик-сластолюбецъ. Хотел завалить Аннушку на сеновале, да не одолѣлъ.

Матушка Ангелина. Она же отец Александр. Завѣдует местною церковью, берет с паствы деньги за причастиѣ.

Дьякон Владимир. Педантъ. Суровъ. Завѣдует местными иконописцами, ходитъ всюду с палкою.

Гриня, церковный иконописец. Иконы не пишѣтъ, только поновляетъ - да и то просто заливаетъ киноварью. Состоял в греховной связи с боярыней Червонной, да вроде как сам же ѣе и вспоролъ.

Андрей, прицерковный косецъ. Ранее сам был иконописцем - да однойчѣ изловил его Владимир когда тот на погосте Гриню пялилъ. Тепѣрь пялитъ в полѣ чистомъ.

---

от Yasuko Kejkhatsu

Правила: выложить 7 самых наилюбимейших на данный момент песен, осалить 7 человек.

аааааа, почему этот флешмоб называется не "полсотни любимых песен", ааааааа Извините, уважаемые радиослушатели Минута слабости















а осаливать специально, пожалуй, не буду )) в нашем колхозе флешмобы - дело добровольное ))))))

@темы: флешмобЪ

---

Winter War. Глава 20

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Переводчик:  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Фандом: Bleach
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, упоминания смертей, mindfuck по мелочи и не очень; традиционных два с половиной неприличных слова плюс Мадараме-сан периодически изволят разговаривать матом.
Действующие лица: Иккаку, Юмичика, Нанао, Гриммджо, Сасакибе, Иноуэ Сора, Исане, Орихиме, Сой Фон, Укитаке, Урахара и другие

(Глава 19)

Глава 20, где в последние сутки перед боем каждый сходит с ума по-своему.

Глава 20, где в последние сутки перед боем каждый сходит с ума по-своему.


Многоголосие: День X-1


-------------------------------------------------------------------------

– Будь проклят тот день, когда я принял этот кусок дерьма за фонарь...

Три часа сна – не густо, но вполне достаточно. Более чем достаточно. Иккаку, бывало, обходился и меньшим, и прекрасно себя чувствовал. Пре-крас-но. Персичек может со спокойной душой отправляться в задницу и там корчить из себя мамочку-наседку для кого-нибудь другого. А он пока займется делом.

Если чертов фонарь соизволит светить как следует.

– Вашу ж маму, чего надо было делать с дверью, чтоб она после этого была похожа на потрошеного ежика?

Скрип. Глухое звяканье.

– А кто это у нас такой невзъебенно прекрасный? Многозарядный арбалет? И какой же кусок долбоеба оставил тебя тут заряженным и взведенным? Гении, чисто гении. И где нагината, которую Каэде мне типа обещала...

Очкарик, Лыба, Йошино и Салага давно и благополучно вернулись на базу. Иккаку уже совсем было обрадовался, что вот, началось, но рано – началось только очередное блядское томительное ожидание. Ждать, опять ждать, мать их за ногу через заборчик. Может, надо было добиться, чтобы и его отправили вместе с группой – но когда он заикнулся об этом, Лыба в ответ натурально его обшипел и заявил, что глупее задания и придумать было нельзя. Они нашли патруль, патруль отыграл свою часть как надо и тут же удрал по направлению к Сейрейтею вместо того, чтобы дать хороший бой. Зато главный псих наверняка уже переваривает потрясающую новость. Ну, или еще не переваривает, но уже проглотил. Так что грех жаловаться.

– Какой дебил пустил в арсенал стаю бешеных хомяков, и как я теперь должен разбираться в этом, блин, гнезде...

Треск. Грохот. Глухой удар. Пружинящий звук.

В принципе, с их-то счастьем Ичимару запросто может скормить патруль ручным Пустым или еще кому вместо того, чтоб выслушать. "Примерно накажет за проявленную перед лицом врага трусость", ёптыть. Это лисомордое угребище творит вещи и похуже чисто ради поржать.

– Агаааа, вот давно бы так! А ну-ка иди к папочке, солнышко...

Грохот.

– Да ёптыть!

Как только они получат сигнал, что Ичимару заглотил наживку, Иккаку и остальные снимутся с места и помчатся в мир живых. Полдня в самом крайнем случае, сказала Сой Фон. Несчастных двенадцать часов. Может, даже меньше. Будем надеяться, что меньше. И потом они окажутся в заведении Урахары Киске. Забавное, должно быть, местечко. А потом...

– Да чтоб меня менос целовал. Все, я сдаюсь.

Честно, надо было пойти и выспаться, пока есть возможность. Ну, по крайней мере именно так ему твердила и твердила Персичек. Проблема была в том, что он – не Зараки-тайчо и не способен задрыхнуть за две секунды в любом месте, любой позе и любой обстановке. Когда мозги вот так вот кипят и мысли мечутся как ошпаренные, рассчитывать на что-то посущественнее, чем три часа сна, не приходится.

Может, заниматься раскопками в арсенале, в котором бардак копился с полсотни лет, не меньше, в такую чертову рань и в темноте было и не самой блестящей идеей, но все равно куда лучше, чем сидеть и вариться в собственном соку. Да и потом, сдаваться – не в его стиле.

Раздался особо смачный грохот, и вожделенная нагината наконец была извлечена из груды пик, алебард, боевых кос и еще какой-то неопознанной хрени на древках.

На то, чтобы найти дзюттэ, понадобилось чуть больше времени. Не точная копия, но, в общем, должно подойти. Почему-то обнаружилось оно под длинной связкой штук, похожих на рыбацкие грузила, соединенные между собой кожаными косичками. Иккаку немного порассматривал их, гадая, какой урон они нанесут, если их как следует раскрутить надо головой и отпустить.

Вообще штуки, хренотени и фиговины составляли добрую половину содержимого арсенала. То, что составляло вторую половину, могло бы с таким же успехом быть сделано из блесток и оконной замазки – оружие, которое люди носят потому, что они очень богаты или хотят, чтобы окружающие считали их очень богатыми, и которое и полгроша не стоит в бою.

На одном клинке, правда, взгляд сам собой задержался. Кто его знает, почему. Может, пропорции привлекли внимание, или хитрая форма рукояти – хитрая, но притом не декоративная. Клинок был из западных, прямой, обоюдоострый, тонкий и легкий и совершенно смертоносный с виду.

Он поставил нагинату и дзюттэ у стеночки и поднял меч. Из ножен тот выскользнул легко, и шелест металла о металл был почти нежным. Пара-тройка пробных выпадов показали, что и сбалансирован клинок прекрасно, хотя для его руки и маловат. Хороший клинок. Ковка, заточка, баланс – все классно. Великолепно. Идеально.

Юмичике бы понравилось.

Иккаку отшвырнул меч. Тот выбил искорку, ударившись о какую-то железку, и тут же растворился в темноте. Теперь он в жизни не отыщет его снова среди всего этого хлама. Не то чтобы ему того так уж хотелось.

Он прихватил оружие, за которым, собственно, и приходил в арсенал, и направился в огороженный загон, который они сейчас использовали как площадку для тренировок. Вчера, после того, как они проводили Очкарика и компанию, Персичек было залепетала насчет давайте в этот раз пропустим спарринг, но Иккаку ответил только "встречаемся как взойдет солнце, на том же месте".

Успеет еще выспаться, неженка. Когда-нибудь потом. В крайнем случае, вместе в морге отоспимся.

Он подождал в загоне. Потом поднялся к дому и еще подождал возле главного входа. Потом еще возле конюшен. Потом начал справляться у остальных. В конце концов, уже когда небо на востоке начало перекрашиваться из черно-серого в кроваво-серый, он пинком отворил дверь в подвал и заглянул внутрь.

А там двое его людей уютненько расположились на полу между койками и дулись с пленным арранкаром в карты.

– Вот зуб даю, если так пойдет и дальше, в следующий раз вы будете заплетать друг другу косички. Персичек, я не понял. Мы с тобой договаривались или где?

Иккаку старался выглядеть и звучать внушительно, но Хинамори его стараний не оценила.

– Вы сказали "как взойдет солнце", – она демонстративно поглядела в окно. – Сейчас едва светает, – тем не менее, она встала и потянулась, встряхнувшись по-кошачьи. – Вы нашли то, что искали, в арсенале?

– Типа того, – он вроде бы не говорил ей, что собирается чего-то искать в арсенале. – Пошли уже.

– Вы идете драться?

Иккаку мог поклясться, что Мальвинчик навострил уши. В буквальном смысле.

– Ага. И тебя, засранца, с собой не приглашаем.

Конечно, Блестяшка тут же встрял и предложил"попрактиковаться в рукопашном бое".

Иккаку не стал дожидаться Персичка, которая еще какое-то время щебетала со сладкой парочкой, потом прощалась, потом еще желала им хорошо “попрактиковаться”... Либо она последует за ним, либо нет.

Она последовала. Как всегда.

Нагината и дзюттэ терпеливо дожидались их в загоне у стеночки. Жалко, что не удалось отыскать сансецукон или чего-то еще, похожее на второй релиз Хозукимару, но с другой стороны, в той свалке оружия проще было самому потеряться так, чтоб и не нашли.

Хинамори тут же сцапала дзюттэ и обиженно надула губки:

– Оно выглядит как Тобиуме, которой обломали половину шипов.

Иккаку только плечами пожал.

– Ну, я не виноват, что у тебя шикай с шипами. Эта штука тебя устраивает или опять будем обходиться запечатанными занпакто?

В поле они могли размахивать шикаями сколько душе угодно. Будучи все время в дороге, можно не бояться, что тебя отследят по выбросам рейацу. И вообще, Иккаку твердо считал, что чем больше они оттягивают внимание на себя, тем меньше шансов, что внимание это обратится на Укитаке-тайчо. Да и им самим не скучно, опять же.

Но в ближайшие сутки внимание – это последнее, что им должно хотеться привлечь. Так сказала Сой Фон. Сой Фон сказала – пацаны сделали, чего бы там самому Иккаку не хотелось и не думалось.

– Думаю, устраивает, – сказала Хинамори, поразмыслив. – Я редко пользуюсь релизной формой Тобиуме как оружием и, наверное, напрасно.

– Эт точно.

Иккаку уже успел примериться к нагинате и решил, что, пожалуй, она сойдет за дальнюю родственницу Хозукимару и уж точно сойдет для спарринга. Теперь он подхватил ее снова, крутанул пару раз, сделал несколько выпадов с обеих рук по очереди, краем глаза наблюдая, как Персичек знакомится с дзюттэ. Поначалу она строила недовольные рожицы, но быстро догадалась, как перехватить рукоять поудобнее.

– Как-то неуютно себя чувствуешь, когда оружие молчит, – сказала она. Уж сколько у них было таких утренних спаррингов, и ни разу до нее не дошло, что он не в настроении трепаться. Если честно, чем больше он молчал, тем больше она щебетала, будто пыталась делать это за двоих. – А Хозукимару говорит с вами так же часто, как Тобиуме со мной?

– Блин, а я откуда знаю? – он бы, наверное, рехнулся, если бы еще и его меч лез к нему с разговорами. Хорошо, что Хозукимару подает голос только когда чует хорошую драку. – Вы с Тецу готовы принять ребяток Ичимару?

Персичек продолжала свою разминку. Движения выглядели вполне естественными, и она начала серию ката – если это и впрямь были ката, потому что он их совершенно не узнавал. Она то так, то эдак наносила удары невидимому противнику, это видно было по тому, как мечется ее взгляд, и то и дело доворачивала запястье под разными углами, заставляя шипы "Тобиуме" колоть, кусаться, жалить и вытворять прочие интересные вещи. Хорошо, хорошо...

– Уже почти готовы, – она коротко и хищно усмехнулась. – Лично я очень жду Ичимару собственной персоной.

– У тебя на него виды, ага? – он вернул ей усмешку и недвусмысленно вскинул копье. Пусть в этот раз нападает первая, так даже прикольнее.

Она намека не уловила. Или сделала вид, что не уловила. И продолжала возиться со своим понарошковым шикаем. В настоящем бою от нее бы уже одни клочки и ленточки остались, и у него было неслабое искушение напасть без предупреждения хотя бы затем, чтобы донести до ее лохматой головки эту свежую мысль.

– Пока что это чисто абстрактные виды.

Она прекратила наконец свои упражнения, и, чтоб ее, встала на цыпочки и вытянулась в струночку, будто хотела дотянуться острием до неба.

А потом без всякого перехода атаковала.

– А вы? – ее первый удар прошел мимо. То есть прошел бы мимо, если бы у нее в руках был меч, но уже знакомый доворот вокруг оси на четверть круга – и дурацкий шип чуть не оказался у него подмышкой. – Что вы собираетесь делать с Айясегавой-саном?

Иккаку увернулся и на обратном движении чувствительно приложил ее тупым концом нагинаты по голени.

– Схуяли я должен чего-то с ним делать? – рявкнул он.

Она мгновенно перегруппировалась и приземлилась как ни в чем не бывало.

– Потому что вы идете туда, чтобы вернуть его, ведь правда? – ей не следовало бы говорить такие вещи с такой гребаной искренней радостью. – Вы ведь слышали, что сказал Гриммджо. Он жив. Они что-то сделали с ним, но он жив.

Следующую серию атак она парировала без особого энтузиазма. А потом и вовсе одним прыжком вскочила на ограждение и теперь аккуратненько балансировала там, будто так и надо. – То есть вы же понимаете, что это может...

– Персичек, ша. У нас спарринг, а не чайная церемония. Деремся и не трепемся, – он ударил, еще не договорив, но она попросту перепрыгнула через его голову, так что горизонтальный рубящий по ногам пришелся в пустоту.

Были времена, когда она извинялась за болтовню не по теме. Сейчас она вместо этого удвоила натиск, стараясь подобраться на расстояние удара. Лезвие нагинаты проехалось по ее предплечью, и она ни с того ни с сего отскочила назад и замерла.

И не на шутку разозлилась.

– Персичек, ты чё? Это ж даже не царапина!

– У нас впереди решающее сражение и нет под рукой целой дивизии медиков, и мне ни на кой черт не сдалось получить рану во время... глупой забавы!

– Так не получай, кто тебе виноват.

После этого она на какое-то время ушла в глухую оборону, но видно было, как она выжидает и высматривает в нем малейшую слабину, чтобы ударить.

Подняла такой сыр-бор из-за одной царапины.

Юмичика бы даже не поморщился.

Ну в самом деле, как это – хороший разогрев перед главным номером программы, да без крови?

Персичек почти подцепила острие нагинаты шипом, но Иккаку успел выдернуть оружие из захвата до того, как она поймала его как следует и рванула на себя с все тем же проворотом. Так вот чего у нее на уме. Он сменил хват на более широкий. Так он проиграет в маневренности, но нагинату из его рук теперь точно никто не выбьет – просто не хватит длины рычага.

– Персичек, твою дивизию, где ты витаешь? Я уже начинаю думать, что дерусь не с тобой, – удар.

– Извините, – блок.

Да ну блин, она была способна и на большее. Много, много большее. Победить его ей ни разу не удавалось, но она умела задать ему жару в драке – а людей, от которых можно было ждать хотя бы этого, вокруг было не так уж много.

А сейчас на нее просто противно было смотреть. Надо было вместо нее притащить сюда синеголового придурка и проверить, на что тот способен в бою, – и пользы было б больше, и удовольствия. Надо было соглашаться, когда Персичек предлагала отложить спарринг, и тогда не пришлось бы любоваться, как она позорится. Надо было...

Надо было, надо было, надо было. Да идет оно все в хуй.

Это Юмичике надо было попасть под горячую руку Иноуэ и отправиться после этого в Сообщество, а не тому патлатому полу-пустому распиздяю. Это Готэю надо было выиграть битву над Каракурой, если уж рассуждать про "надо".

Если бы Иккаку кто спросил, он бы им так и ответил, что все эти ваши "надо было" – дерьмо высшей пробы, да и только.

Вот что будет, он знает точно: он отправится в Уэко Мундо, и там они или прикончат Айзена, или сами кончатся в процессе.

А если ему попадется Юмичика, то тогда...

Было еще кое-что, чему надо было бы случиться. Кое-что, о чем он как бы довольно долго верил, что именно так и случилось.

Юмичике надо было бы умереть, но не позволить захватить себя в плен. Что там захватить – позволить вывернуть себя наизнанку и сделать из себя подстилку для арранкарской сучки.

Он проиграл. Это было ясно. И вот Иккаку с чистой совестью решил, что Юмичика погиб в бою – так же, как и Зараки и, наверно, фукутайчо тоже.

Персичек каким-то образом чуть не загнала ему дзюттэ под ребра, но он в последнюю секунду увернулся и от души врезал ей локтем куда достал.

Она сделала еще один выпад, по-прежнему охотясь за лезвием нагинаты.

– Персичек, тебе с этим приемом ничего не обломится.

– Неужели? – она, кажется, решила, что это шутка, и тут у него лопнуло терпение.

Он позволил-таки ей поймать и заклинить нагинату, и она, естественно, тут же попыталась дернуть с проворотом. И, естественно, вдруг обнаружила, что ее дзюттэ намертво застрял под таким углом, что высвободить его можно только одним способом – шагнуть вперед вместе с ним и оказаться, естественно, нос к носу с противником. Она, правда, никуда пока шагать не собиралась и упрямо давила вперед всем весом, хотя острие дзюттэ оставалось на расстоянии добрых пол-локтя от его лица, сколько ни наваливайся.

– Теперь поняла? – пусть еще немного подергается, чтоб лучше дошло, потом можно будет ее разоружить и этот несчастный спарринг наконец закончится ко всем чертям.

Наваливаться она перестала, но с места не сдвинулась.

И ухмылялась.

– Покажи зубы!.. ^*

Пол-локтя как-то внезапно показались вовсе даже и не расстоянием.

Резкое движение – и дзюттэ вылетел из ее рук, приземлившись где-то у противоположной стенки.

– Очень мило, но, боюсь, уже неактуально, – сказала она, вся из себя вежливая и ласковая, и все равно умудрилась обдать его холодом.

– Персичек, у нас была честная драка. Никаких уловок. Никаких фокусов. По-хорошему, я должен был сбить тебя с ног.

Она мигом насупилась, и по ней было просто-таки видно, как ей хочется обложить его по матушке и не только, и как она уговаривает себя не горячиться и расслабиться прежде, чем вообще открывать рот.

– "По-хорошему" у вас сейчас была бы головешка вместо головы.

– Да ну тебя. У тебя б в жизни духу не хватило на такое, – он перекинул нагинату через плечо – сидела она как-то не так, но тут как раз удивляться было нечему. – Найди кого-нибудь, чтоб привели твою поцарапанную лапку в порядок. Да, и на случай, если я тебя больше не увижу до отбытия, удачи.

Он зашагал обратно к дому. Может, стоит пойти и поглядеть, чем заняты Блестяшка и Мальвинчик.

– Вы будете иметь дело с теми, у кого хватит духу "на такое"! – крикнула она ему в спину. – И еще на многое другое, чего вы сейчас даже вообразить себе не можете!

Отвечать на это он не собирался, если не считать ответом выставленный за спину средний палец.

Она проорала его имя, но он не обернулся. Спасибо и на том, что хоть не стала пытаться догнать.

Она была права, но черта лысого он собирался признавать это вслух.

Дело-то по сути в том, что нет никакой разницы, права она там или нет. Он и без нее усвоил урок – если уж дерешься с паршивыми арранкарами, то хочешь не хочешь надо быть готовым к подлым приемчикам.

Среди всех драк, которые его ждут, ему есть дело до одной-единственной, в которой ему не придется ждать никаких подлостей.

Когда он найдет Юмичику, они решат вопрос – раз и навсегда – так, как решает вопросы Одиннадцатая. В хорошем бою. В честном бою.

И может быть, тогда они оба заслужат покой.



-------------------------------------------------------------------------

Рокот волн заполнял его сознание и душу, и шум волн, и бег волн, и вкус соли на губах, густой как кровь, пьянящий как горячее вино.

Юмичика бродил по белым коридорам во сне. Теперь он редко просыпался. Он спал и видел сны, и порой ему снилось, что он не спит и следует за ней, а порой ему снилось, что он спит, и всегда он слышал шум волн, шелест гигантских волн далеко в открытом море.

Как будто бы он постоянно пьян, вот на что это похоже. Он уже много лет не напивался (помилуйте, это отвратительно, неприглядно и попросту вульгарно), даже когда сидел за столом с Иккаку, который опрокидывал кувшин за кувшином, и Зараки-тайчо, который хлебал сразу бочонками. Он всегда позволял себе выпить пиалу-другую, чтобы поддержать компанию, и успевал уложить госпожу лейтенанта спать до того, как в помещении не останется ни единого целого предмета мебели.

Он не забыл. Он помнит все. Помнит битву. Помнит смерть того фрассьона. Помнит, какой удачной показалась идея атаковать Эспаду, которая только что одолела Хицугаю-тайчо, ведь поле боя было укрыто льдом и паром и огнем Ямамото-сотайчо, и за всем этим так просто было укрыться самому...

"Распустись..." – прошептал он и хихикнул, когда шепот отдался многократным эхом от белых стен.

Или это был еще один сон?

Да.

Воды морские омыли его и схлынули, унеся с собой все, все.

Он испробовал ее силы, и выпил ее всю, глоток за глотком, цветок за цветком, но она все не кончалась и не кончалась, и пела в нем, и звенела в нем, и шептала ему, и волны обрушились, и цветы его увяли, и лозы его опали, и она коснулась его лица и сказала что-то, чего он не услышал, и он посмотрел в ее бездонные глаза и содрогнулся от звука ее голоса, и был он утлой лодчонкой в океане ее мощи.

С тех пор он позабыл все вкусы, кроме горькой соли моря. Он видел лица и узнавал их – Айзена, Хисаги, Ичимару, Куросаки, Куроцучи, малышку Иноуэ – но шепот и шелест волн морских окутывал его, и все это было неважно, неважно. Он бодрствует, когда она рядом. Он спит, когда ее нет, и ему снится, что он бродит по белым коридорам, снится, что он разговаривает с другими людьми.

С тех пор океан всегда с ним, и голод, что неустанно кружит под толщей воды, с ним, и все остальное тонет в этой воде, укрыто ею на глубине тысячи саженей, глубоко, глубоко, надежно...



-------------------------------------------------------------------------

Нанао пришлось потрудиться, чтобы организовать случайную встречу с Момо в коридоре. К счастью, все вокруг бегали туда и обратно как ошпаренные, и это оказалось не так уж сложно.

– О! – воскликнула она, поправляя книгу подмышкой так, чтобы рукав прикрывал обложку. – Хинамори-кун! Как кстати, я как раз тебя искала...

– Что-то случилось? – встревожилась Момо. В глазах ее полыхал внутренний огонь – за последние дни он разгорелся от пары искорок до целого пожара, и Нанао вынужденно признала про себя, что Момо перевод в отряд Мадараме в конечном итоге пошел на пользу – хотя сама Нанао была бы крайне возмущена, оказавшись на ее месте.

Тот факт, что она скучала по обществу Момо, не имел особого значения. В самом деле не имел.

– Ничего серьезного, – сказала Нанао как можно убедительнее. – Дело в том, что Котецу-фукутайчо и Широгане занимались подготовкой помещений для засады и, в частности, расчищали библиотеку, – термин "расчищали" был самым пристойным эвфемизмом, какой она смогла подобрать, когда воочию увидела этот хаос, это варварство, это абсолютно бессмысленное уничтожение книг, которые вполне можно было спасти, приложив минимум усилий, если только дать себе труд озаботиться этим...

...конечно, в данный момент на повестке дня другие приоритеты, но принцип есть принцип.

-...И мне по счастливой случайности попала в руки вот эта книга, – сказала она вслух, протягивая Момо толстый томик. – Это копия Кондзяку Моногатари, а мы, помнится, так до сих пор и не собрались ее прочесть...

Восторженный визг, который издала Момо, был совершенно неподобающ для взрослой женщины и лейтенанта, и Нанао следовало бы сделать ей замечание по этому поводу или хотя бы ограничиться суровым взглядом, но Момо была слишком занята тем, что тискала ее в объятиях с недевичьей силой. Кьёраку-тайчо любил вот так обниматься, и вовсе не обязательно он намекал при этом на что-то романтическое или даже неприличное, просто это был такой способ сказать я с тобой и спасибо и мне небезразлично...

– Момо-кун, – глухо произнесла Нанао, – пожалуйста. Мне нужно вытереть очки.

Только очки. Нет, в самом деле.

– Можно, я поделюсь с вами впечатлениями, когда дочитаю? – голос Момо подозрительно дрожал, но глаза сияли и вопрос был не вопросом, а самым что ни на есть доподлинным обещанием.

-Конечно, – сказала Нанао.

И это тоже было обещанием.



-------------------------------------------------------------------------

Хватай! Куси! Да шевелись же ты, дубина!

Гриммджо зарычал на странный голос в своей голове и еле-еле увернулся от кулака Хошибаны Акиры, который был тощим, почти седым и вообще старым и не имел никакого права при всем этом быть таким быстрым. Ну не может человек быть быстрее Пустого. И голос этот дурацкий со вчерашнего дня лезет со своими комментариями когда не просят. Раздражает.

Очередной град оплеух взбесил его окончательно. Гриммджо взревел и ринулся вперед только затем, чтобы получить конкретного пинка в бедро. Падая, он успел сделать подсечку, так что на пол кубарем полетели они оба. Гриммджо перекатился, оседлал противника и уже занес локоть для удара, и тут у него за спиной гаркнули:

– А ну прекратили, живо!

"Что-то" в его голове неприлично заржало. Ну вот и кто оно после этого.

– Иккаку, ты охуел?

Вместо ответа он огреб такой подзатыльник, после которого ничего не оставалось, кроме как подскочить, развернуться в прыжке и принять стойку.

– Хочешь поговорить об этом? – поинтересовался Иккаку. Что-то в его голосе было не так. И Гриммджо это "не так" совсем не понравилось. Он нехорошо сощурился:

– Иди ты. Чего я хочу, так это взять Айзена за задницу. Вот с ним заодно и поговорю.

Он видел, что Иккаку медлит бить и его глазки-бусинки как-то странно бегают. Размышляет, небось. Тут Гриммджо вдруг понял, что впервые в жизни заставил кого-то размышлять, а не сразу дать ему по роже. Дурдом. Но ведь правда же как-то тупо заводиться с кем попало сейчас, когда его ждет драка всей его жизни.

Мало ему голосов, теперь он еще заделался сраным пацифистом.

Акира сел на полу, и Гриммджо протянул ему руку, помогая подняться.

– У вас прекрасные рефлексы, Джаггерджек-сан, – церемонно заявил тот. – Особенно если учитывать, что последним ударом я метил в пах.

На этот раз пришла очередь Гриммджо неприлично заржать.

– Во блин, значит, мне не показалось!

– Вполне эффективный прием, – Акира пожал плечами и ни к селу ни к городу добавил: – Вы голодны?

– Да нет, завтрак же только что был... – он замолчал, потому что и Акира, и Иккаку как-то непонятно на него уставились. – Не понял. По-вашему, меня нужно кормить с рук или еще чего?

– В первые несколько дней вашего пребывания здесь мы всерьез опасались, что вы в одиночку уничтожите все наши запасы провианта подчистую, – пояснил Акира. – А пополнять их не так-то просто даже в основном лагере.

– Че, правда?.. – Гриммджо сморгнул. И неожиданно для себя зажмурился, потому что до него начало доходить.

– Эй, ты в порядке? – донесся до него насмешливый голос Иккаку.

– В полном, – Гриммджо развернулся и направился подальше от этих двоих. Глаза, правда, все-таки открыл.

Когда уже никто не мог его видеть, он без сил прислонился к ближайшей стенке и мысленно попросил крышу не уезжать так далеко и прямо сразу.

"Что-то" в его голове, он чувствовал, свернулось клубком и басовито мурлыкало. Это было как-то... черт... да что оно вообще забыло в его голове? Хотя погодите, нахер голову – почему он не чувствует голода? Голод всегда был с ним, страшный и неутолимый и привычный, а теперь вот куда-то пропал. И желание драться тоже пропало. Неизвестно, кстати, что хуже. Вот блядство-то, да что с ним такое творится?!

Ты теперь ЦЕЛЫЙ, сказало "что-то", которого, кажется, все это только забавляло. И оно сейчас, кажется, ходило кругами, как кот в замкнутом пространстве. Вот что с тобой творится. Ты так долго был ПУСТЫМ, что попросту забыл, каково это – не хотеть, не жаждать, не пожирать...

– Но я же люблю драться! – буркнул Гриммджо себе под нос.

Ну, Акиру ты здорово погонял, так что тут волноваться не о чем.

– Зато с Иккаку распустил сопли.

Эй, эй, незачем дразнить раненого дракона, котенок. Ты его за ляжку, а он тебе на раз башку откусит... – задумчиво пробормотал голос, и Гриммджо почти наяву увидел, как шершавый язык старательно умывает лапу, покрытую синим мехом.

– Он... чего? – Гриммджо схватился за голову, окончательно сбитый с толку.

– Кто "чего"?

Гриммджо чуть не отпрыгнул на другой конец двора от неожиданности – впрочем, "чуть" не считается. Он покосился в направлении звука и увидел хромого Ибу.

– Никто! – Гриммджо одарил его самой свирепой гримасой из своего арсенала.

Иба поднял руки – мол, сдаюсь.

– Ладно-ладно, я ничего не слышал... – он заковылял прочь, только все равно пару раз обернулся исподтишка.

Гриммджо не обращал на него внимания, занятый рассматриванием клочка земли под ногами – на случай, если земля сейчас вдруг испарится. После всего, что было, он бы даже не удивился. Или у мира шарики зашли за ролики круче, чем у Заэля-извращенца, или у него самого. Он, так до сих пор и лишенный сил, собирается в таком виде вернуться в Уэко Мундо и привести с собой еще кучу народу, который ни рожна не смыслит в том, как там выжить. И как будто одного этого мало, у него внутри, не иначе как взамен голоду Пустого, завелся голос-всезнайка.

Он машинально провел рукой по животу, где теперь были мускулы и гладкая кожа вместо привычной дыры. Пожалуй, пока привыкать к жизни в дурдоме.

Дурдом начался ровно в тот момент, когда он очнулся на полу пустого тренировочного зала и увидел рядом лицо Орихиме, на котором дикий ужас мешался с торжеством. И с тех пор так и не заканчивался.

Это ты правильно подметил. Самое веселье еще впереди.

– Гррр!



-------------------------------------------------------------------------

У Сасакибе Чёджиро было в запасе несколько часов почти что свободного времени до момента, когда ему предстояло выдвигаться в сторону Сейрейтея вместе с Шибой-сан и Сой Фон... тайчо?

Нет, все же последнее звучало не вполне естественно.

Неопределенность ее статуса вызывала у него некоторое беспокойство. Она сложила с себя капитанские полномочия, и тем не менее ему предстояло проводить операцию под ее командованием.

К сожалению, разрешить это противоречие в установленном порядке не представлялось возможным по вполне очевидным техническим причинам. Жаль – сейчас Сасакибе сильнее, чем когда-либо, питал пристрастие к ситуациям, разрешимым в установленном порядке.

В конце концов, сказал он себе, подробности табели о рангах могут быть разъяснены позднее. На данный момент Сой Фон-сан (отложим пока вопрос о ее звании в сторону) – лучшая кандидатура для руководства миссией по освобождению Сейрейтея.

Интересно знать, что сейчас творится в Сейрейтее? Прошло менее полугода с тех пор, как они покинули город, но это были невероятно долгие полгода. Сколько из того, что они знали, уже уничтожено или изменено до неузнаваемости? Ичимару ведь, кажется, из тех, кто склонен истреблять и осквернять из чистой злобы. Чего же еще ожидать от человека, который начал свое правление с открытия заброшенной уже много веков арены для боев с Пустыми? Который сделал все, чтобы превратить закон и порядок в тиранию самого варварского толка?

Столетия упорного труда Ямамото-сотайчо, все, что он с таким трудом строил, подчиняя этому свою жизнь, вкладывая душу – и как мало оказалось нужно, чтобы все разрушить...

Сасакибе покачал головой и оставил бесплодные попытки сосредоточиться на отчете Ибы-фукутайчо. Он и без того знал, о чем там говорится: у них не хватает продовольствия, не хватает медикаментов, а боеспособного личного состава едва ли хватает для одной миссии, не говоря уже о трех.

Он поднялся из-за стола и направился в главный холл под предлогом того, что он должен проверить, как у Такано продвигаются работы по минированию. По правде говоря, он просто хотел еще раз осмотреться, пока можно себе это позволить.

Даже в таком плачевном состоянии, как сейчас, обстановка поражала взгляд. Он знал, что остальные находят ее слишком вычурной и чересчур иностранной, но он сам был очарован и не стыдился этого.

Такано обнаружился на площадке, где соединялись оба лестничных пролета: он снимал покрытие с одной из верхних ступеней так, чтобы под ней можно было разместить взрывчатку, не оставив следов постороннего вмешательства. Еще три полированных деревянных доски уже лежали стопкой у подножия лестницы – определенно, даром времени он не терял. Едва услышав приближающиеся шаги Сасакибе, Такано вытянулся во фрунт.

– Я не хотел помешать вам, Такано, – сказал Сасакибе, хотя ему было приятно видеть, что не все еще забыли, что такое субординация. – Как ваши дела?

– Хорошо, сэр. Вторая лестница уже заминирована, и я придумал, где разместить оставшуюся взрывчатку, – он кивнул в сторону ниши у входа. В верхней части ниши виднелась гипсовая фигура нимфы со сложенными в жесте притворной скромности руками. Ниже из стены выступала бронзовая чаша высотой в половину человеческого роста. Сасакибе рассматривал ее накануне, пытаясь понять, изображает ли эта сложная гравюра на бронзе конных рыцарей именно из легенды об Артуре или все-таки нет.

– Я снимал покрытие. Оно тоньше, чем можно подумать, глядя со стороны, но стенка за ним из сплошного камня. В любом случае, сэр, если я набью резервуар гравием, накрою его сверху металлическими листами и выставлю заряды с умом, оно рванет как гигантский клеймор, когда люди Ичимару заденут взрыватели.

– Клеймор? – Сасакибе, невзирая на первую возникшую ассоциацию, решил, что вряд ли Такано имеет в виду традиционный шотландский меч.

Такано подтвердил его подозрения, охотно объяснив принцип действия противопехотной мины "клеймор", и высказав уверенность, что радиус разлета шрапнели будет достаточен для того, чтобы выкосить все живое в пределах первого этажа.

Сасакибе смотрел на фонтан, на нимфу, и думал о людях, которые когда-то украсили ими это место. Позор, что приходится превращать произведения искусства в оружие, а книги – в мусор, но позор – невеликая плата за то, чтобы уберечь Сообщество душ. Сколько уж там от него осталось.

И кто скажет, много ли завтра останется от Сейрейтея после операции, которую они предпринимают ради того, чтобы уберечь его? Не так масштабы грядущих разрушений не давали ему покоя, как сам тот факт, что они готовы разрушать ради того, чтобы спасти, как то, на что они готовы пойти и во что превратиться, движимые отчаянным желанием выжить.

Разрушенные здания отстроить можно... погибших не воскресишь. Совет сорока шести, капитаны, лейтенанты, друзья, ученики – кто скажет, как много знания, и опыта, и мудрости, и потенциала ушло в небытие вместе с ними?

Кто скажет, как много и сколь многих еще предстоит потерять в ближайшие дни?

Сасакибе вздохнул.

– Не буду вам мешать. Хорошего вам дня, Такано.

– Спасибо, сэр.

Прогулка не принесла мысленного отдохновения, на которое он надеялся. Оставалось последнее средство, к которому можно было прибегнуть, и он вернулся в чуланчик, где обустроил свой личный кабинет, и вытащил пачку Эрл Грей, которую привезла для него Хинамори-фукутайчо. Он невольно задумался, как же много на самом деле значил ее невинный порыв привезти из путешествия сувениры для коллег – будто подарок из прежних и лучших времен для них, погрязших в бездне отчаяния и хаоса.

В пачке еще оставалось чаю как раз на три чашки, и после нескольких минут привычных манипуляций осталось как раз на две.

Он пил чай, и вкус и аромат приносили с собой воспоминания, согревающие душу. У него еще будет целая ночь для размышлений о бое за освобождение Сейрейтея и о справедливом возмездии для бунтовщиков, убийц и предателей.

А сейчас, пока драгоценные воспоминания не потускнели, он пододвинул к себе чистый лист бумаги и принялся составлять перечень – весьма быстро удлиняющийся – того, что им предстоит сделать после победы.



-------------------------------------------------------------------------

Иноуэ Сора с трудом отыскал угол, в котором он не болтался бы ни у кого под ногами. Старшая Шиба-сама (много, много более грозная, чем ее брат) привела его сюда и выставила перед целым собранием капитанов и лейтенантов, и он стоял, уставившись в пол, пока они смеривали его взглядами, переглядывались, перешептывались и, наконец, вынесли решение, что он, пожалуй, подойдет.

Он только сейчас понял, что до сих пор ни разу не видел близко никого с по-настоящему мощной рейацу. Инструкторы там, у Шиба-самы могли усилием воли сконцентрировать силу, если нужно было, но большую часть времени их присутствие ощущалось как нормальный фоновый шум, к которому он быстро привык. Даже Шиба Гандзю был не таким уж внушительным.

До сих пор он искренне считал, что сможет внести серьезную лепту в спасение Орихиме-тян. Теперь он уже не был в этом так уверен.

– Молодой человек, я к вам обращаюсь, – голос был совершенно незнакомый. Он обернулся и увидел какого-то шинигами – в своей черной форме они все казались ему близнецами – этот был высокий, наполовину седой, очень строгий с виду. – Я – Хошибана Акира, офицер Шестой дивизии. Если не ошибаюсь, ваше имя – Иноуэ Сора?

Сора кивнул и поклонился:

– Да, Хошибана-сан. Чем я могу быть вам полезен?

Хошибана бросил быстрый взгляд по сторонам и оттеснил Сору обратно в угол, подальше от людей, снующих мимо них.

– Я, так же как и вы, участвую в – предстоящей операции, – он многозначительно подчеркнул последние два слова. – Если у вас есть вопросы, то, полагаю, я могу на них ответить, поскольку Иккаку-сан и Исэ-фукутайчо в данный момент заняты.

Сора совершенно растерялся. У него и правда были вопросы, даже целая куча, и почему-то первым вырвался самый глупый:

– А Иккаку-сан и Исэ-фукутайчо всегда такие... такие... такие могучие? У них такая мощная рейацу, а на Иккаку-сана даже смотреть боязно... – под все более и более озадаченным взглядом Хошибаны ему все-таки удалось заткнуться. Хошибана еще некоторое время его порассматривал и наконец ответил:

– Верно, Иккаку-сан весьма силен. Но капитаны, как правило, сильнее.

– Я понял, Хошибана-сан, – Сора сложил руки за спиной и украдкой ущипнул себя посильнее, чтоб еще чего не ляпнуть. – Я ничего не знаю о предстоящей операции – кроме того, что там, может быть, спасут мою сестру и я как-то должен в этом помочь. Я буду очень признателен за любые подробности, которые Хошибана-сан может мне сообщить.

Хошибана сухо кивнул:

– В ходе нашей миссии мы предпримем попытку ликвидировать Айзена Соуске, а также спасти шинигами, которых держат в заложниках в Уэко Мундо – и, разумеется, вашу сестру. Существует вероятность, что среди заложников окажутся командиры моей дивизии, Кучики-тайчо и Абарай-фукутайчо, и разумеется, мы будем их разыскивать. Я опишу вам их, чтобы вам проще было опознать их при случае.

– Благодарю вас, Хошибана-сан, – сказал Сора. – Только... видите ли... я вообще-то всех капитанов знаю только понаслышке, и если мы собираемся разыскивать еще кого-то кроме тех, о ком вы только что сказали...

– Разумеется, – оборвал его Хошибана. Резковато и чуточку чересчур уверенно.



-------------------------------------------------------------------------

Исане задержалась на импровизированном совещании с Момо и Шибой Куукаку, и Нанао решила, что, пожалуй, сама отнесет Укитаке-тайчо его вечерний чай.

Он удалился к себе "всего на несколько минут, проверить кое-что касательно нашей дислокации". Она подозревала, что на самом деле он хотел спокойно откашляться без свидетелей, которые будут вздрагивать и скорбно на него взирать. Да, да, она сама в этом плане вела себя не лучше остальных. Но...

...но ведь не так-то просто делать вид, что тебя это не волнует. Не так-то просто делать вид, что не понимаешь, что это может означать. Она точно знала, что Кьёраку-тайчо смог бы в такой ситуации сказать или сделать что-то нужное и уместное и при этом не ранить чувств Укитаке-тайчо, но ей самой такая задача до сих пор была не под силу.

Она перехватила поднос одной рукой и постучала.

– Войдите! – послышалось из-за двери.

Она вошла и обнаружила его сидящим у огня в накинутой на плечи шали. За окном метались на ветру голые ветви, будто скелеты гротескных тварей плясали в воздухе. Уже стемнело, и в комнату вполз цепкий сырой холод, от которого камин не спасал – этот огромный дом, который так долго стоял заброшенным, в принципе невозможно было хоть сколько-нибудь протопить и высушить, даже если бы было чем.

– О, как кстати!.. Благодарю вас, Исэ-кун, но право же, вам не стоило утруждать себя.

– Котецу-фукутайчо все еще занята минированием, сэр, – она поставила поднос на столик. – Я предпочла не отвлекать ее.

– Что-то случилось? – спросил он.

Нанао судорожно сглотнула. Она ожидала этого вопроса – на недостаток наблюдательности Укитаке-тайчо никогда не жаловался, хотя мог порой убедительно изобразить избирательную глухоту, по необходимости или из сострадания, – но ей от того было не легче.

– Укитаке-тайчо, – начала она официальным тоном, – я крайне обеспокоена. Речь о субъективном факторе. Я не вполне непредвзята, и... – в его глазах зажегся вежливый насмешливый интерес, и слова застряли у нее в горле.

Он терпеливо ждал, что еще она скажет.

Она скрестила руки на груди, мысленно поправила очки и предприняла вторую попытку:

– Это очень важно для меня, сэр. Лично для меня. Если он там, если он жив, – не было нужды уточнять, о ком она, – я опасаюсь, что это может повлиять на мою способность командовать миссией. Даже если он лично отдаст мне приказ...

– Такие речи я привык слышать от вчерашних рядовых, только что получивших офицерское звание и не знающих, что с ним делать, – сухо заметил он. – И уж никак не ожидал услышать подобное из уст одного из лучших лейтенантов Готея.

Нанао до синяков стиснула ладони на предплечьях.

– Но что, если я... – слова с трудом давались ей, – что, если я совершу ошибку? Мы больше не можем позволить себе роскоши совершать ошибки.

– Так не совершайте, – посоветовал Укитаке-тайчо.

Он выбрал именно этот момент, чтобы отвернуться и уделить самое пристальное внимание чайному столику, но наверняка это нисколько не помешало ему заметить, как она только что пыталась испепелить его взглядом.

– Прекрасно, – он как ни в чем ни бывало попробовал чай и одобрительно поглядел в чашку. – Как раз то, что мне нужно.

– Укитаке-тайчо, – Нанао знала, что выглядит жалко, но ей уже было почти все равно. – Что мне делать?

Он поднял на нее взгляд:

– То, что приказал бы вам ваш капитан, Исэ-кун. Действовать по ситуации. Выполнять свой долг. Сейчас на вас возложена ответственность за других – но ведь вы несли ее и раньше, несли с легкостью, разве нет? Вы никогда не бежали ответственности. На этот раз вы сами будете отдавать приказы и принимать решения, и если вам придется принести кого-то в жертву, значит, этот человек умрет, даже если вы любите его всем сердцем. Мы с вами оба знаем, что так оно и будет. Вы пришли ко мне не за советом, Нанао. Вы пришли за индульгенцией.

Она уже ничего не могла с собой поделать. Она стояла на коленях у его кресла, уронив голову на сложенные руки, и давилась слезами, а он мерно гладил ее по голове, совсем как Кьёраку-тайчо делал бы это, совсем как ее капитан...

– Это ничего, Нанао, – приговаривал он тихонько. – Это ничего...



-------------------------------------------------------------------------

Исане вошла в свою темную спальню, заперла за собой дверь, прислонилась к ней и только тогда позволила себе облегченно выдохнуть. Ее ладонь обняла рукоять Итегумо, и дух меча встрепенулся от прикосновения.

Она присела на край кровати, держа обнаженный клинок на руках, закрыла глаза и потянулась навстречу тьме внутри. Туман окружил ее, и вот она уже сидела на скальном выступе под водопадом, наполовину замерзшим в виде огромного ледяного полумесяца. Сквозь лед пробивались тонкие ручейки, кое-где срываясь облачками снежинок, и снежинки посверкивали в воздухе и медленно спускались на укрытые белым берега закованного во льды потока, бегущего у нее под ногами.

Рядом сидел юноша с кожей цвета белого льда водопада и глазами цвета темного льда у берегов, и голос его был негромок:

– Обнажишь ли ты меня, когда придет время?

Она молча ссутулилась.

Он набрал пригоршню снега в ладонь, смял и запустил снежком в ручей. Фонтан брызг, поднятый им, выплеснулся на ледяную корку у берега и застыл замысловатым узором. За первым снежком отправился еще один, и еще, и лед постепенно покрывался многослойным кружевом.

Наконец глухой смешок прервал молчание:

– Ну что ж, у тебя будет под рукой кидо и взрывчатка.

Исане кивнула и не глядя перехватила его запястье, когда он потянулся к сугробу за очередным снежком:

– Это не потому... не потому, что я тебе не доверяю.

Итегумо кивнул в ответ, и прохладные пальцы коснулись ее ладони:

– Я знаю. Это потому, что ты не доверяешь себе.

От неожиданности она вскинула голову и их взгляды встретились. Дух меча смотрел на нее как-то так, что Исане судорожно сглотнула невесть откуда взявшийся ком в горле и слезы потекли сами собой. Итегумо осторожно, но крепко сжал ее ладонь:

– Ты справишься. Кому и знать это наверняка, как не мне. Я знаю твое сердце, ты знаешь мое имя, и оно всегда с тобой.

Он утерла слезы свободной рукой и снова подняла на него взгляд:

– Шиба... Шиба-сама...

– Ты уже обсудила с ней, что и как взрывать. Она была тобой довольна.

И то, и другое было чистой правдой. Шиба-сама изложила ей всю схему минирования вплоть до того, что рассказала, у какой стены какую бомбу предполагается установить. Она даже наскоро сотворила модель здания, чтобы показать, с чего начнутся и как пойдут цепные реакции, как сложатся направленные взрывы и что в итоге от здания останется. Все это напомнило Исане ее работу с кидо – как можно простым соединением двух заклятий получать результат намного более масштабный, чем от них обоих по отдельности... целое больше, чем сумма его частей... ее мысли заработали в этом направлении, и она начала задавать вопросы, которые повергли суровую Шиба-саму в состояние шока. Правда, приятного и ненадолго.

Они переместили три заряда так, как Исане предложила, и это придало ей уверенности в том, что она все-таки хоть немного разобралась в тонкостях плана.

Шиба-сама потирала руки, не скрывая удовлетворения:

– Укитаке приведет всю эту красоту в действие. Такано позаботится о физических взрывателях, тут на него можно положиться, но я немного беспокоилась, что некому будет вручную запустить кидошные, если не сработает автоматика, а Укитаке недостает маневренности...

– Чего недостает, простите? – переспросила Исане.

– Маневренности, говорю. У него хватит сил и умения, чтобы вручную включить эти штучки, но он просто не добежит до них вовремя. По техническим, сама понимаешь, причинам. Но если ты будешь рядом с ним, то я спокойна.

Тогда у Исане нехорошо пересохло во рту от этих слов, но теперь...

Итегумо ухмылялся с неожиданным озорством, и она поняла, что улыбается в ответ:

– Пожалуй, что и так... мы с тобой, мы оба – справимся.

Он так и не отпустил ее руку, и, вернувшись в реальность, Исане обнаружила, что в свою очередь крепко сжимает его рукоять.





-------------------------------------------------------------------------

– Да, – сказал Куросаки-кун. – Не хватает мне Зараки. Они тут все не врубаются, ну ты понимаешь, о чем я.

Орихиме кивнула и подлила ему еще вина. Он пил так, будто что-то доказывал, картинно вливая в себя глоток за глотком и косясь на нее, чтобы убедиться, что она достаточно впечатлена.

"Ты хочешь быть полезной?" – спросил Улькиорра. "Будь. Проведи это утро с Куросаки Ичиго. У меня важные дела, требующие личного присутствия, и я не намерен отвлекаться на посторонние раздражители, тем более такие навязчивые, как он."

Куросаки-кун, казалось, решил, что она сидит с ним и слушает его в качестве какой-то награды или поощрения. Даже его маска (и как он только умывается под ней, подумала она) ухмылялась.

– Не врубаются куда, Куросаки-кун? – спросила она. Она сидела очень прямо и неподвижно, и сложив руки на коленях, словно очень маленькая и воспитанная девочка.

– Не врубаются, что значит драться, – рыкнул он. – Болтают какую-то хрень, что, мол, они не будут драться, потому что должны экономить силы для грядущих сражений, или зачем драться, если они и так уже победили, или там, какой смысл драться, если мы все на одной стороне, и так далее. Бред. Будто для того, чтобы драться, нужна причина. Ну, то есть какая-то нужна, чтобы был повод начать драку, но смысл самой драки не в этом, – его голос становился то громче, то тише, совсем беспорядочно, как если бы его мозг был радиостанцией, которая вещает откуда-то издалека, а его тело – радиоприемником, который плохо принимает. – Эй, Орихиме-тян. Тебя же не было там, когда Зараки отплясался наконец, ты же не видела, да?

– Нет, Куросаки-кун, – подтвердила она. – Я не видела.

– Вот это была правильная драка, – продолжал Куросаки-кун, не слушая ее. – Вот он понимал, что к чему. Я почти уверен, он бы так и поступил, даже если бы Айзен не сделал с ним, ну ты понимаешь, – он многозначительно пошевелил пальцами в воздухе. – Слууушай, Орихиме-тян, а хочешь, я тебе секрет расскажу?

– Да, Куросаки-кун, пожалуйста, – что еще она могла сказать?

Он подался вперед, совсем близко к ней:

– Айзен до сих пор не показал мне свой шикай. А это значит, что я тут единственный, кто до сих пор против него неуязвим. Реально единственный. Он меня не проведет, ну ты понимаешь, о чем я. Рано или поздно у нас с ним будет настоящая драка. Он сам мне обещал.

– Да, Куросаки-кун, – повторила она. – Конечно, раз он обещал.

– Называй меня Ичиго, – он откинулся на спинку стула и водрузил ноги на стол. – Мы сейчас одни, Орихиме-тян. Никто не услышит.

Она украдкой взглянула на него сквозь опущенные ресницы. Кажется, эта идея неожиданно подняла ему настроение. Он не пытался заманить ее в ловушку. Может статься, порыв был вполне искренним.

Было время, когда она отчаянно мечтала о том, как он будет называть ее Орихиме-тян и будет при этом искренен.

– Все равно что принц, – сказала она, – который стоит у подножия башни и зовет "Рапунцель, Рапунцель, проснись, спусти свои косоньки вниз!" А на самом деле там ведьма.

Он вытаращился на нее.

– Ты это о чем?

– Просто размышляю вслух, – сказала она. – Извини. Вот только она выплакала все глаза в той сказке, не так ли?

Он покачал головой со снисходительным видом:

– Тебе повезло, что у тебя есть я, Орихиме-тян.

– Да, очень, – согласилась она. – Куросаки-кун... тебе никогда здесь не надоедает?

– Что значит "не надоедает"?! – он даже убрал ноги со стола. – Я хочу подраться, а тут не с кем, а Айзен не выпускает меня отсюда. Говорит, я нужен ему здесь. Говорит, что-то крупное затевается, – он широко ухмыльнулся. Какие же белые у него зубы. – Никаких сил нет ждать.

– Это должно быть очень скучно, – согласилась она, тем примирительным заискивающим тоном, которым когда-то соглашалась со старшими ребятами в школе в надежде, что, может быть, они не станут ее бить.

Хорошо, хоть Тацуки не здесь. Тацуки в безопасности.

Куросаки-кун склонил голову к плечу и задумчиво ее разглядывал.

– Знаешь, Орихиме-тян, мне тебя очень не хватает. Ты всегда с Улькиоррой да с Улькиоррой. Хорошо, что я знаю, что на самом деле ты его не любишь.

Вокруг нее разверзлись метафорические ямы, и одно лишь слово могло привести к тому, что она запнется на одной из них и сломает ногу (а загнанных лошадей пристреливают, не так ли?^*)

– Так приказал Айзен-сама, – сказала она, не поднимая взгляда. Ей не выпадало возможности поговорить, нормально поговорить с Куросаки-куном уже много месяцев. Она должна была постараться и поддерживать беседу столько, сколько получится. Крохотный огонек надежды, который вновь вспыхнул в ней, предназначался и для него.

Если он еще может хоть что-то чувствовать, если ему есть еще хоть какое-то дело до остальных, если в нем еще хоть что-то осталось от настоящего Куросаки-куна...

Он вздохнул.

– Знаешь, я точно буду с ним драться. Уже скоро. Совсем скоро, – глаза у него горели предвкушением.

– Да, Куросаки-кун, – повторила она.





-------------------------------------------------------------------------

Сой Фон с силой растерла занемевшую культю. Фантомные боли в несуществующей кисти и пальцах, которыми больше нельзя было пошевелить, так до конца и не оставили ее. Можно было неустанными тренировками компенсировать изменение массы и смещение центра тяжести, и приучить тело обходиться тем, что есть, но все это не могло повлиять на бесспорный факт, что в быту иметь целых две руки намного сподручнее.

Она уже успела поужинать и собраться и теперь шла по еле освещенному лагерю, и все это время она машинально, походя не переставала наблюдать за окружающими – из чистого принципа. Никогда не помешает знать, что творится вокруг, видеть, как люди ведут себя, когда думают, что никто их не видит... в конце концов, идеально координировать общие действия едва ли мановением руки – это прерогатива Сасакибе, который сейчас как раз отдавал распоряжения, даже не отходя от костра, и все у него шло гладко. А ее работа – вычислить все до единой возможности, из-за которых дела могут перестать идти гладко.

Возможностей набралось порядочно.

Если Хисаги предал их, то группа, отправляемая в Уэко Мундо, считай, уже потеряна; но именно поэтому она так яростно настаивала, что группа должна быть небольшой. Риск потерять шесть человек более чем уравновешивается шансом фактически выиграть войну. Если на базе есть двойной агент, то удар по основным силам Ичимару нанесен не будет. Если донесения от ее людей были дезинформацией, то собранное ополчение не встретит в Сейрейтее поддержки. Никакой.

В таком случае она и ее группа смешаются с горожанами и залягут на дно, и будут жить невидимые и неслышимые, как тени, тени, которым она подражала и которые воплощала. Она не зря так тщательно подбирала в команду для штурма людей, у которых есть родня в благородных Домах или связи в городе, у которых, если придется, есть где скрываться и где жить.

И, таким образом, остатки их сил смогут уцелеть, даже если вся операция полетит в тартарары.

Голос, прозвучавший в ее сознании, принадлежал Йоруичи-саме:

А смысл?

Она помнила, как широко привыкла жить Йоруичи-сама, с какой легкостью шла на любой риск, в какие головокружительные авантюры ввязывалась сама и втягивала ее...

Какой смысл в том, что они уцелеют? Сой Фон всю свою сознательную жизнь провела в постоянной готовности умереть за правое дело, так же, как умерли ее старшие братья и сестры; и вот теперь она всерьез, в рамках боевой операции разрабатывает план, предполагающий просто выжить. Как же она опустилась. Или это близость реальной смерти так повлияла на нее?

Она еле слышно усмехнулась и разжала пальцы, будто отпуская что-то, сжатое в ладони.

Сасакибе, потревоженный ее смехом, отвернулся от костра, безуспешно высматривая в темноте источник звука. Она беззвучно скользнула вперед, очутившись рядом с ним, и он вздрогнул и тут же застыл:

– В чем дело, Сой Фон-т... сан?

– Полагаете, завтра у нас все пройдет гладко?

По словно высеченному из мрамора лицу пробежала еле заметная рябь:

– Смею надеяться, что нет.

Она рассмеялась снова, не утруждаясь тем, чтобы скрывать иронию.

– Вы знаете, я тоже. Надеюсь, мы не ударим лицом в грязь.

Белоснежные зубы сверкнули в свете костра:

– Хорошо сказано.





-------------------------------------------------------------------------

Джууширо понял, что его бьет дрожь. Как кстати, что никто сейчас его не видит.

Беседа с Исэ-кун вымотала его куда сильнее, чем ему хотелось бы признавать. Он не ясновидящий, и не в его силах предсказать, какой выбор ей доведется или не доведется делать; она – офицер, и он в ней уверен; он попросту не имел права показывать, насколько вся эта затея пугает его; и все же... все же...

О нет, он понимал – он сумеет пересилить себя и продолжать действовать. Если уж идешь по мосту над пропастью, для твоего же блага лучше бы думать о том, куда поставить ногу на следующем шаге, чем о том, как далеко будет лететь до дна. Дно пропасти и так никуда не денется, они все окажутся там после первого же неверного движения – после первого же шага без опоры. В теперешнем предприятии одной из ключевых опор был Хисаги – и Джууширо, право же, был бы не прочь, если бы мысль об этом вызывала в нем побольше воодушевления.

Если уж на то пошло, он был бы также не прочь, чтобы постель была потеплее. Но независимо от его желаний простыни оставались холодноватыми и сыроватыми, да и в целом никак не удавалось избавиться от ощущения, что он находится в погребе – старательно протопленном, но все же погребе. И с этим тоже ничего поделать было нельзя. Он наконец позволил себе почувствовать, как же ему не хватает Шунсуя, который всегда был рядом и с такой щедростью излучал спокойное тепло и уверенность. Беседа с Исэ-кун наконец вернула к жизни надежду, от которой было больно, и заставила повернуться к этой надежде лицом. И вместо того, чтобы погружаться в мечты о несбыточном, он усилием воли заставил себя подумать о другом: что если Шунсуй тоже оказался в числе объектов бесчеловечных экспериментов Айзена? Было уже достаточно свидетельств тому, что Айзеновы опыты по холлоуфикации более чем успешны... во что же может превратиться после таких опытов Шунсуй? Когда эту прекрасную и бесстрашную душу выпотрошат до дна, оставив лишь пустоту и отчаяние?

Он не сдержал мысленной улыбки – попытка представить Шунсуя в отчаянии не выдерживала никакой критики. Нет в мире того, что может сломить Шунсуя. Да, он может печалиться, может и прийти в ярость, но сдаться... Джууширо покачал головой, окончательно успокоенный.

Он сосредоточился на дыхании, постепенно прогоняя из сознания все мысли, надежды, ожидания и опасения.

Он подумает об этом завтра.

Будет день – будет пища. Завтра он будет достаточно занят тем, чтобы сделать следующий шаг по мосту над пропастью как можно лучше. А остальное может подождать до тех пор, пока они не рухнут на дно или же не пробьются через предательский мост на другую сторону.





-------------------------------------------------------------------------

– У тебя есть план, – сказала Йоруичи.

– Конечно, есть, – с готовностью согласился Киске. Дверь в спальню была плотно закрыта, что значительно уменьшало вероятность того, что их разговор достигнет чужих ушей, но вряд ли исключало такую вероятность полностью. Ни один из обитателей магазина не удержится от соблазна послушать под дверью. Откровенно говоря, половина из них вменяет это себе в обязанность, а вторая половина почему-то уверена, что иначе просто не выживет.

– Я хочу сказать, у тебя есть план, который ты чисто случайно от меня скрыл, – уточнила Йоруичи. – Такое уже случалось. И в тот раз это кончилось не очень-то хорошо, правда?

События столетней давности были – по обоюдному молчаливому согласию – темой, раз и навсегда закрытой для обсуждения. Еще тогда они выяснили, кто виноват и что делать, и после этого Киске с голову окунулся в свою работу и свои исследования, а Йоруичи... ну, Йоруичи умела не афишировать свои занятия, пожалуй, еще лучше, чем он сам. Иногда при встречах она рассказывала, где побывала и как отжигала, но в основном просто улыбалась по-кошачьи и молча склоняла голову к плечу знакомым ему с детства движением.

В одном он был твердо уверен (и уверенность эта приятно холодила его рассудок, словно мятная конфетка – язык). Йоруичи больше не даст ему спуску, если ситуация повторится. Она была когда-то его командиром. Она по сей день сохранила совершенно иррациональное и ничем не подкрепленное чувство ответственности за него. (У него это никак не укладывалось в голове, но, если уж на то пошло, он сам никогда не чувствовал по отношению к Хиёри-кун ничего подобного). Если он опять зайдет слишком далеко, она остановит его.

Что значит, что он должен быть очень, очень осторожен, если ему вдруг понадобится зайти чуточку дальше дозволенного.

Но как определить, где заканчивается дозволенное? Раз ступив на путь исследований, тут же обнаруживаешь, что путь этот простирается в бесконечность. За каждым шагом следует еще один, и еще, обязательно находится интересный камушек, который хочется перевернуть, или окно, в которое нужно заглянуть, или развилка, на которой нельзя не свернуть. Он не жаждал знания ради власти, как Айзен Соуске. Он стремился к знанию... просто так. Он понимал Куроцучи Маюри, очень хорошо понимал, а еще понимал в глубине души, что, по большому счету, единственное, что стоит между ним и некоторыми экспериментами Маюри – тот факт, что ему нравятся люди. И нравится знать, что и он людям нравится.

Было что-то невероятно эротичное в том, чтобы лежать в объятиях женщины, которая без колебаний прикончит тебя, если сочтет нужным. Стоило бы порекомендовать всем знакомым капитанам не пренебрегать возможностями пережить такое ощущение.

По большому счету, каждый делает то, что считает нужным. Если бы люди поняли и приняли эту простую истину, мир стал бы куда более спокойным и приятным местом, или по крайней мере требовал бы меньше извинений с его стороны.

Слова стоят дешево, а люди ценят их так высоко. Ложь так легко позволяет управлять людьми, а они продолжают в нее верить. Они и ему до сих пор верят.

– План в процессе разработки, – сказал он вслух, жмурясь, потому что она в этот момент как раз гладила его спину. – Не волнуйся. Ты будешь первой, кому я расскажу.

– Врешь, – только она могла произнести это с такой нежностью.

Но на этот раз ей и вправду не о чем волноваться. На этот раз он знает, что делает, чему противостоит, и что поставлено на карту.

Он не злопамятен, небеса свидетель.

Просто пришла пора взимать долги.


-------------------------------------------------------------------------
^* Покажи зубы! = Hajike (яп.) = Snap (англ.) - релизная команда Тобиуме.
-----
^* Орихиме имеет в виду одноименный фильм с Джейн Фондой.

@темы: переводы, Winter War/Зимняя Война, bleach

---

флешмоб музыкальный

Условие задачи: Вы отмечаетесь в комментах, я даю вам тему, на которую вы должны запостить у себя 5 песен/музыкальных композиций. Там же в комментах вы даете тему мне)

Мне от  answeraquestion достались птицы

вкусссненькие птичкиссссс

сначала я была уверена, што моей революционной молодости, целиком потраченной на русский рок (тм), хватит на весь флешмоб, да еще и с запасом, но в итоге из закромов склероза вынырнула аж единственная песня, которую я зато до сих пор нежно люблю


слушала на концерте и рыдала и мне ни капельки не стыдно


*мечтательно вздыхает* Аннеке ван Гирсберген - она в чем-то Александр Градский. В том безусловно хорошем смысле, что для того, чтобы ею наслаждаться, совершенно не нужно и даже вредно задаваться вопросом, апчом она поет-то ваще.


*неточно цитирует уже запамятовала кого именно* Если бы Вертинский жил в наши дни, именно так бы он и пел. За неимением Вертинского Самойлов поет голосом Шульдиха. Или юного Люциуса Малфоя


как-то привыкла именно к блайндовскому каверу, хотя песне вообще-то принадлежит нашему все групі Квін



От  Carniel -

звезды

звезды












От  Koganeiro -

Айзен

Айзен

*нихарашо скалится*
Итак, наш хит-парад "Айзен-сама и за что мы его ненавидим":

Treachery - без комментариев. Именно это самое слово и есть


если предыдущий пункт представлял характеристику действий фигуранта, то здесь мы переходим к мотивациям...


...и к декларации намерений из уст самого фигуранта, вскользь касаясь неизбежных последствий


и последствия в полный рост




и бонусом - Айзен/Гин... или глубоко постварное Айзен/Хинамори... и я к тебе приблизиться хочу хотя бы на выстрел, эх





От  bezjalosny_fossy -

Дым

Дым
Революционная молодость, потраченная на русский и нерусский рок, никуда не делась, но на этот раз оказалась куда более продуктивной











и бонусное хулиганство - не смогла пройти мимо

запись создана: 22.03.2011 в 00:15

@темы: флешмобЪ

---

таки вот

Ффух, закончились галеры. В первый раз в жизни писать хоть какой рейтинговый яой, да еще в режиме инфернальной спешки... ками-сама свидетель, я как-то не так представляла себе свой первый раз ^_^

А еще я по этому случаю таки не оказалась Фантомасом и пролетела по срокам с Биливом. Впрочем, пойду во внеконкурс - все спокойнее.

*сидит и выдыхает, выдыхааааает*

@темы: техническое, bleach

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Winter War. Глава 19

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Переводчик:  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Рейтинг: PG-13
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Фандом: Bleach
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, упоминания смертей. Неприличных слов на этот раз нет, в кадре никого не убивают и даже Гин практически ничего такого не делает.
Действующие лица: Хинамори, Широгане, Дэн Такано, Гин, Кира и другие

(Глава 18)

Глава 19, где Хинамори с девочками осуществляют флафф в полевых условиях, Дэн Такано вздыхает по Куукаку и нормальному техническому обеспечению, а Гин раскатывает губу аж до горизонта.

Глава 19, где Хинамори с девочками осуществляют флафф в полевых условиях, Дэн Такано вздыхает по Куукаку и нормальному техническому обеспечению, а Гин раскатывает губу аж до горизонта.


Момо, Такано, Гин: Наживка

Чуть раньше в тот же день Момо говорила Ибе, что план выманить Ичимару из Сейрейтея, показав ему Широгане Михане, одетую под Рангику, начинает казаться ей... ну, несерьезным. Если подумать, и правда забавно... за исключением того факта, что все это может вовсе не забавно кончиться.

Иба сказал, что она совершенно права, а потом невесело рассмеялся и добавил, что это напоминает ему кое-какие экстравагантные проделки Женской ассоциации. Уж он-то насмотрелся на них за все эти годы.

Было очень мило с его стороны, когда после этого он, запинаясь, забормотал извинения и, о черт, он просто хотел поднять ей настроение, и он не подумал, что она так расстроится...

Кажется, он поверил, когда она сказала ему, что нет-нет, все в порядке, и ей правда приятно вспоминать старые добрые деньки. Так проще помнить, для чего они затевают и эту экстравагантную проделку, и многое другое. Только, понимаете...

Иба кивнул и сказал, что ему тоже страшно всего этого не хватает. И тут же осекся и снова принялся лихорадочно извиняться - он явно испугался, что вот сейчас она не ограничится глазами на мокром месте и точно разревется как маленькая.

Но Момо сказала только спасибо вам и я лучше пойду - мы должны быть готовы менее чем через два часа, и она улыбнулась и помахала ему на прощание и убежала к Михане и Каэде, которые уже наверняка ее ждали.

Она вприпрыжку поднималась по лестнице, ворча сама на себя, что точно, вот точно опоздает и девчонки опять будут дразниться. До условленного времени оставалось еще минут десять, но Момо уже знала, что заблудится здесь в два счета. Это здание будто сошло со страниц книги, которую ей когда-то давала почитать Нанао - старинный замок с лабиринтом коридоров, секретными ходами и потайными нишами, скрывающими в себе вещи восхитительные и ужасные.

Забавно - когда она сама по себе думала о том прошлом, которого ей так не хватало в настоящем, это только добавляло ей яростной решимости пойти на что угодно, чтобы вернуть все, что они потеряли. Но когда воспоминания невзначай подбрасывает тебе кто-то другой, как сейчас с Ибой...

Она стиснула зубы и начала перескакивать через две ступеньки за раз. Очень хорошо, что Иба нечаянно обнаружил в ней уязвимость. Теперь, когда она знает об этой бреши в своей обороне, она будет наращивать защиту. Она никому - и в особенности Ичимару - не позволит использовать ее драгоценные воспоминания против нее.

Только посмотрите, до чего она дошла... что за позорную истерику она устроила, когда услышала, что Кира у Ичимару. Ей было так стыдно за ту сцену, что теперь она с большим трудом заставляла себя воскрешать ее в памяти.

И уж вовсе невыносимо было воскрешать в памяти мысли, которые угнездились у нее в голове сразу после той сцены и уходить, кажется, не собирались: Если он с Ичимару, то это потому, что Ичимару что-то сделал с ним. Кира хороший человек, я точно знаю, так что это единственное возможное объяснение. Он ни в чем не виноват. Он не мог сделать ничего плохого.

Она чуть не ляпнула все это вслух в разговоре с Иккаку, и вот только тогда до нее дошло, как похожи эти слова на те, которые она упрямо твердила совсем другому человеку несколько месяцев назад.

Она умоляла Широ-тяна пощадить Айзена. Она была тогда не в себе. Точно, не в себе.

Кончилось все тем, что она запуталась в своих мыслях, потом запуталась в переплетении коридоров и добралась до места встречи с опозданием на те же десять минут.

- Простите, простите, я не нарочно! - Момо одной рукой не глядя захлопнула за собой дверь, второй прижимая к себе увесистый пакет с... "реквизитом".

- Ты ничего не пропустила, - Михане стояла посреди комнаты, раскинув руки на манер огородного пугала. Спущенное с плеч косоде свисало с ее пояса, будто юбка, и Каэде пыталась обмотать ее грудь бинтами, но, кажется, получалось у нее не очень. - Мы все еще и еще пытаемся начать, - добавила она с оттенком мазохистского удовлетворения в голосе.

- Жалко, что ты не видела, - Каэде хихикнула. - Она попробовала походить по комнате, чтоб мы посмотрели, как оно в движении выглядит, и опа! не успели оглянуться, как половина бюста оказалась у нее на животе, - выразительный жест удачно дополнил и без того яркую воображаемую картину.

- А вторая половина, соответственно, подмышкой, - подхватила Михане.

Повисла пауза, в которой должна была прозвучать ее реплика, но Момо было не так просто сразу переключиться с самокопания на дружеский обмен подколами. Михане и Каэде озабоченно переглянулись, отчего Момо стало еще труднее придумать, что же умного тут можно сказать.

- Ты готова? - спросила она наконец. Михане уставилась на нее, вытянув шею и щурясь, как будто на ней не было очков:

- Ээээ... еще нет, вроде как - затем мы здесь и собрались, кажется?

- Думаю, она другое имеет в виду, Михане-тян, - Каэде обернулась и подмигнула Момо. - Из нас троих тут не она и не я собираемся на задание, на котором могут убить, что еще ничего, или захватить в плен, но так, что лучше б убили. По крайней мере, не в этот раз.

Это разрядило обстановку. Михане улыбнулась. Момо - тоже, и после некоторого колебания уселась на странную громоздкую штуку, обитую синим и мягким, с кучей позолоченных завитушек и резными ногами - не без опаски, потому что всерьез подозревала, что штука в любой момент утопает в другой конец комнаты на этих самых ногах.

- Шинигами с многолетним опытом службы могли бы уже и понять, что "женщина" и "беспомощная овечка" - не одно и то же, - сказала она, чувствуя, как ее улыбка искажается в гримасу, которая до сих пор еще сидела на лице непривычно - не разносилась как следует, что ли? Хотела бы Момо сейчас посмотреть на себя со стороны и выяснить наконец, выглядит на ней эта гримаса хищной или просто глупой. - У них просто-таки нет другого выхода.

- Хорошо сказано, занпакто мне в печенку! - отозвалась Каэде. - В любом случае, Михане готова и будет еще более готова, когда мы ее наконец оденем, и - твою ж дивизию, опять та же фигня!..

Каэде сделала шаг назад и длинный хвост от бинта плавно спланировал на пол. Туго скрученные шары из тряпок, которые должны были изображать "бюст" Михане, приземлились в складках ее косоде.

- А я тебе говорила - давай я подержу тряпки на груди, пока ты заматываешь, - судя по тону Михане, говорила она это уже не раз и не два.

- Ненене. Тогда мне будут мешать твои руки. Мне бы самой сейчас не помешала третья рука... Момо-тян, а ну иди сюда! - Момо поднялась и, хотя она уже знала, что именно Каэде сейчас попросит ее сделать, было что-то специфически торжественное в моменте, когда Каэде плюхнула в ее ладони два тряпочных шара и сказала: - Вот. Мне нужно, чтобы ты подержала Миханины сиськи.

И конечно, именно в этот торжественный момент должна была распахнуться дверь, и конечно, за дверью должен был стоять Рикичи с разинутым ртом, и конечно, за спиной у него должен был маячить Иба и лыбиться как сексуальный маньяк.

Каэде взвизгнула, Михане страшно побледнела и тут же страшно покраснела, а Момо просто прошагала до двери и, поскольку руки были заняты, отвесила ей хорошего пинка.

Одним из неоспоримых преимуществ тяжелых деревянных дверей западного образца перед сёдзи было то, что они захлопывались с чертовски убедительным "бум!".

Правда, даже такая замечательная дверь не вполне заглушила жалобное ойканье Рикичи и хохот Ибы.

Момо с триумфом вернулась к товаркам, потрясая тряпками над головой, будто трофеями.

- Честное слово, не понимаю, на что Иба-сан рассчитывал - и это после того, как они с... ну, после того, как он столько раз пытался вламываться на заседания Женской ассоциации, и его каждый раз с позором изгоняли...

Они с... Хисаги. Обычно именно Хисаги был его, так сказать, соучастником. И частенько эти двое притаскивали с собой Киру, если только им удавалось напоить его как следует. Ей было стыдно, что она не вспомнила об этом сразу же, как только Иба первый раз упомянул Женскую ассоциацию.

- Ага, ага, мне рассказывали про пляжную вечеринку! А что, правда Унохана-тайчо грозилась кастрировать Кьёраку-тайчо? - Каэде по очереди сцапала запястья Момо и подвела ее руки с зажатыми в них тряпками к соответствующим местам. - И наверняка еще она при этом вся лучилась материнской нежностью...

- Зачем они вообще пришли подсматривать? - жалобно спросила Михане. Наверное, она пыталась при этом выглядеть стоически, но ее лицо все еще было покрыто румянцем, больше похожим на ожог первой степени. Каэде, не теряя времени даром, сноровисто взбивала тряпки, придавая им нужную форму, пока Момо удерживала их на месте. - Ну правда же, здесь не на что смотреть.

- Не расстраивайся так, в самом деле. Я почти уверена, что это было вопросом принципа. Иба-сан просто обязан был устроить эту сцену с подглядыванием, хотя бы для того, чтобы поддержать свое реноме "настоящего мужика", - тут Момо невольно задумалась, не она ли сама подала эту идею Ибе в их сегодняшнем разговоре.

- А ведь мы с вами, выходит, что-то вроде Женской ассоциации разведотряда... - Каэде отошла на несколько шагов, чтобы получше рассмотреть дело рук своих. Дело рук располагалось как раз чуть ниже уровня ее глаз, и Момо тихонько этому завидовала - ей самой приходилось задирать голову, чтобы разглядеть все, что их интересовало... в общем, опять наступил подходящий торжественный момент для того, чтобы приперся кто-нибудь посторонний. - Конечно, он будет за нами подглядывать. Надеюсь, ты не спустишь ему это с рук - в самом деле, чё он как этот...

- Вот именно, - поддакнула Михане. Энтузиазм в ее голосе был подозрительным и явно не имел отношения к жажде мести. - И мы тоже хотим поучаствовать.

- Когда все кончится, - фраза получилась куда более отрывистой, чем Момо хотелось, и она поспешила исправиться. - Но мы обязательно этим займемся. И, если получится, возьмем в союзники Нанао-сан. Она привнесет в дело творческий подход.

Она не собиралась делать вид, что все в порядке, потому что ничего не было в порядке. Но она хотела дать им понять, что это пройдет.

Иногда Момо всерьез подозревала, что как раз те, кто в теперешней обстановке ведет себя совершенно нормально, на самом деле самые ненормальные из всех.

- Жалко, что Нанао-сан сейчас не до нас. Будь она здесь, дело у нас пошло бы намного быстрее, - сказала она вслух. Она понятия не имела, пошел бы процесс быстрее в присутствии Нанао или нет, но будь она рядом, было бы еще проще вообразить, что они в Сейрейтее, готовят очередной розыгрыш, и никакой войны не было.

- Да я ее вообще боюсь, - заявила Каэде. Михане снова натянула косоде, стараясь получше расправить его поверх изрядно видоизменившегося бюста:

- Ну, учитывая, из какой она дивизии, она по идее лучше нас всех вместе взятых умеет управляться с навязчивыми вуайеристами.

- Это точно, - Момо смахнула неизвестно откуда взявшуюся слезинку - от смеха или от тоски, кто ее знает. Радость и горе давно уже слились для нее воедино во что-то непонятное, и даже принятый в разведотряде людоедский юмор больше не коробил - чего уж там, подчас только он один и помогал каждому из них пережить еще один день и остаться при этом в своем уме. И сегодняшняя прогулка по прошлому с Ибой, от которой было так больно именно потому, что они вспоминали только о хорошем, вполне укладывалась в закономерность.

Момо уже могла смеяться через боль и почти не удивляться этому. Наверное, она и правда на пути к окончательному исцелению.

Они общими усилиями добились того, чтобы декольте Михане и его содержимое оставались на месте, но при этом слегка шевелились, когда она двигалась.

- Боюсь, что оно все равно развалится, если мне придется бежать, - вздохнула Михане.

- Не бойся, тогда Йошино тебя понесет, - Иккаку предложил именно его в качестве одного из сопровождающих для Михане. Йошино был достаточно квадратным и свирепым с виду для того, чтобы наблюдатель без колебаний опознал его как "телохранителя" - и достаточно сильным физически для того, чтобы без проблем передвигаться бегом с "раненой" женщиной на руках. - В смысле, когда придется бежать. И я боюсь, что это будет именно "когда", а не "если", если план сработает так, как надо.

- Ну да, вряд ли кого-то обманет наш маскарад, если нас поймают, - Михане задумчиво рассматривала зажатую между пальцев отросшую прядь волос, для чего ей приходилось изо всех сил скашивать глаза. - Цвет вроде такой же, как был у Мацумото-фукутайчо. Издалека точно не отличат, а вот длина - не помню, когда я последний раз стриглась, но они все равно слишком короткие...

Момо полезла в пакет, который она принесла с собой.

- Нанао-сан это предусмотрела - в смысле, длину волос - и не только это.

Первым из пакета показался длинный широкий шарф - прекрасный шелк цвета чайной розы, отличного качества, может, даже настоящий бенибана. Они обнаружили целый рулон в одной из чудом не разграбленных кладовых прямо в усадьбе, и просто отрезали от него кусок подходящих размеров.

- Накинь на плечи и укутайся, как будто мерзнешь. Так ты спрячешь концы волос, - за шарфом последовала темно-красная лента, которой они обернули рукоять меча Михане. Цуба, к счастью, была почти такой же формы, как у Хайнеко.

Настоящая Хайнеко, конечно, лежала сейчас в земле рядом со своей хозяйкой. Но ожерелье, которое Момо осторожно надела на шею Михане, принадлежало Рангику.

Момо очень, очень ее не хватало, небо милосердное, словами не сказать, как не хватало... Она украдкой погладила звенья цепочки, сделав вид, что укладывает их поидеальнее поверх складок розового шелка.

- Почти готово, - объявила она внезапно охрипшим голосом. - Последний штрих.

Она извлекла из пакета шеврон Ибы, украшенный солидным пятном "засохшей крови". Пятно очень удачно покрывало половинку ириса - превращая оставшуюся на виду половинку в довольно похожий нарцисс, - и нижнюю черточку семерки - превращая ее в десятку.

Они могли бы подделать шеврон, но Иба настаивал, что это слишком долго, и потом, для маскировки вряд ли подойдет вещь, которая будет выглядеть новенькой.

Момо подозревала, что на самом деле ему просто необходимо было почувствовать, что он хоть как-то, но помог в подготовке этой операции. Раз уж он не мог принять участие в миссии по выходу на связь с его другом, так же, как и она не могла добраться до человека, который использовал и предал ее.

У Момо был целый день на то, чтобы все думать и думать о том, насколько все могло бы быть проще для них обоих, если бы случилось чудо и ее с Ибой ввели в состав диверсионной группы, направляемой в Уэко Мундо.

- Мацумото-фукутайчо никогда не говорила, почему она носила шеврон на поясе? - Михане поворачивалась то так, то эдак, стараясь приноровиться к дополнительному весу у бедра. - Блин!.. Кажется, моя грудь опять пытается от меня смыться!

- Честно, понятия не имею, а она не рассказывала. Хм... обними-ка себя одной рукой под грудью, там, где заканчиваются ребра, вот так, - Момо показала на себе, как именно. - Нет, правой рукой.

- А чем я буду меч держать?

- Если все пройдет как надо, тебе вообще не придется браться за меч, - Момо запнулась - столько времени прошло, а она так и не могла до сих пор говорить об этом спокойно: - Рангику-сан ранили именно туда. В правый бок, ага. Думаю, Ичимару это видел.

Она очень надеялась, что он тоже видел. Она надеялась также, что ему это тоже снится в кошмарах. Он заслужил, заслужил мучиться так же, как и она. И худшего заслужил.

- Ой, - Михане поменяла руку.

Момо до сих пор помнила, с каким звуком тот кусок плоти вырвали из тела Рангику. Помнила, как решила тогда, что Рангику убита на месте. Помнила, как радовалась, что нет, о чудо, она жива, она поправится после оказания надлежащей помощи.

Момо так верила в это чудо, что сначала отказывалась верить, когда Исане пришла к ним после того, как они, бежав из Сейрейтея, добрались до безопасного укрытия, и сообщила, что Рангику не пережила дороги.

Это было все равно что похоронить ее дважды.

А теперь она узнала, что Эспада, хозяйка арранкарских девок, которые убили Рангику, все еще жива. Гриммджо сказал, что это именно ей теперь прислуживает Айясегава-сан.

Она обратила на это внимание Иккаку сегодня утром, перед их обычным спаррингом. Она не очень-то понимала, зачем - но эти слова вырвались у нее, словно пар из-под крышки кипящего чайника.

Ну и чё, ответил он. Он убьет ее так же, как убьет любого сраного Эспаду, который попадется ему по дороге. Всего делов. И вообще, она пришла сюда драться или трындеть или как?

Когда она позже рассказала об этой своей оплошности Ибе, он очень долго молчал с очень каменным лицом. Вот оно что, сказал он наконец. Понятно.

На сей раз Момо позаботилась о том, чтоб у нее ничего такого не вырвалось.

- Ну вот, по-моему, мы превзошли самих себя, - сказала Каэде. - Как оно тебе, Момо-тян?

Момо походила кругами вокруг Михане, рассматривая ее со всех сторон, прямо, и боковым зрением, и прищуриваясь, чтобы больше было похоже на вид с большого расстояния... - Михане, очки же!..

- Ой... - Михане неловким движением стащила с себя очки и отдала их Каэде. Без них она выглядела довольно беззащитной.

- Ты как... справишься?

- Да куда ж я денусь. Думаю, Огидо ведь не побрезгует проследить, чтоб я не врезалась лбом в дерево?

Момо сделала глубокий вдох:

- Я сейчас не об этом.

Михане удивленно сморгнула, но потом покраснела и уставилась в какую-то точку на полу.

- Мы требуем от тебя слишком многого, - сказала Момо. Это не было розыгрышем в исполнении Женской ассоциации, сколько бы они с Ибой не шутили на эту тему. Это был безумный гамбит, в котором шансы на успех не превышали шансов на поражение, и поражение вело прямо в руки психопата, который уж точно не сделает ничего хорошего с женщиной, которая вздумала изображать из себя его возлюбленную.

- От Огидо, Йошино и Салаги вы ведь тоже немало требуете.

Огидо каждая собака опознала бы при случае как офицера Четвертой, и значит, будет еще более очевидно, что "Рангику", которую он сопровождает, "ранена". Кроме того, и он, и Йошино обладали рейацу приличной мощности, но без различимых индивидуальных особенностей. Три офицера, нарочито плохо скрывающих рейацу, на расстоянии ничем не отличаются от одного лейтенанта, который - которая - имеет некоторые вынужденные проблемы с контролем над своей силой.

Они продумали и предусмотрели все возможное, чтобы придать спектаклю правдоподобия, но не было никаких гарантий, что этого хватит. Никаких гарантий, что патруль, на который они наткнутся, не окажется чуточку слишком резвым или слишком сообразительным... И даже Такано, который будет прикрывать их, может не успеть спасти ситуацию.

Не будь их положение таким отчаянным, весь план был бы отвергнут как неоправданно рискованный. Но атака на Уэко Мундо не имеет смысла, если не удастся отбить Сейрейтей, а для этого, в свою очередь, необходимо убрать оттуда Ичимару и его людей. Наверно, были способы сделать это и получше, но не было времени для того, чтобы их придумать.

- Я просто хочу, чтоб с тобой все было хорошо, вот и все, - пусть с ними и правда все будет хорошо. С ними со всеми. С Михане, и Каэде, и Йошино, и Такано, и даже Огидо...

- Не переживай, меня не так-то просто прикончить.

- Я сейчас не об этом, - повторила Момо, уже понимая, что нужных слов ей не найти, точно так же, как их не нашлось, чтобы объяснить себе самой, зачем она сказала Иккаку то, что сказала, или понять, почему над хорошими воспоминаниями о прежней жизни хочется смеяться и плакать одновременно.

В конце концов она просто обняла Михане. Это было бы крепкое, но торопливое объятие - если бы Каэде тут же не сгребла в охапку их обеих, чуть не сбив их с ног и чудом не раздавив доверенные ей на хранение очки.


---------------------------------------------------------------

Дэниэл Такано смотрел и размышлял.

Он сидел между корней большого дерева, в лоскутном маскхалате совершенно сливаясь с пятнистыми тенями от ветвей, и наблюдал за развитием событий.

События разворачивались в надлежащем порядке.

Дэн всегда питал слабость к порядку, хоть и знал, что создан следовать ему, но не подчиняться. Не овца из стада - овчарка, и довольно зубастая. Для японцев, живущих в Штатах, он был презренный квартерон, сансей^*, лишенный даже пристойного имени. Для белых американцев - парень "из колорадских нипов", к которым местные относились достаточно хорошо, чтобы присматривать за их фермами, пока хозяева служат в армии.

Когда он покинул дом, отмахал тысячу двести миль на запад и спустился с Великих равнин к побережью Тихого океана, его семья единодушно сочла это окончательным признаком его морального падения. Тот факт, что он вопреки ожиданиям прошел жесточайший вступительный отбор и все адовы круги тренировочной программы, чтобы стать одним из легендарных "морских котиков", ничего для них не значил. Хорошему японскому мальчику нечего делать в армии. Точка.

Но для него военно-морская база Коронадо стала настоящим домом.

А седьмой взвод седьмого батальона - настоящей, принявшей его семьей.

Он изрядно скучал по ребятам, и по комвзвода Бобу "Котяре" Каталанотто, и больше всего, хотя черта с два он собирался это признавать - по Маку Фэрроу, старому напарнику, проверенному во многих передрягах. Они прикрывали друг другу спины такое бесчисленное множество раз, что после этого, как честные люди, обязаны были бы пожениться. Интересно, куда попал Мак после гибели - и насколько посмертие оправдало его ожидания, если, конечно, они у него были.

Сам Дэн, когда они отправлялись из Йокосуки на задание, ставшее последним для них обоих, ожидал чего угодно, только не вот этого - что душа американского "морского котика" отыщет дорогу в японский рай, да еще и будет служить там богом смерти, да еще и опять в подразделении за номером семь. У судьбы оказалось довольно плоское чувство юмора.

Иногда он спрашивал себя, что бы он сказал покойной бабуле при встрече, если бы ему удалось разыскать ее здесь. Впрочем, один только внешний вид отряда Иккаку навсегда укрепил бы ее в презрении к насилию и военщине.

В отряде ему было куда комфортнее, чем с гражданскими, несмотря на все сложности с субординацией. Здесь он мог позволить себе действовать эффективно, не опасаясь никого перепугать, а смешанная компания ему даже понравилась, как только он понял, что женщины тут не для красоты. И все равно он не смог полностью отделаться от мыслей, что им в отряде не место. Все его инстинкты криком кричали, требуя оградить их от "всего этого". Умом он прекрасно понимал, что это бред, что они - такие же солдаты, что они вполне в состоянии о себе позаботиться, но инстинкты так просто позиций не сдавали. Женщины были овечками, он - овчаркой, его долгом было охранять их, и неважно, что любая из них могла бы, если бы захотела, нашинковать его на ленточки - вдоль или поперек, как ей больше понравится.

Он смотрел, как бедняга Широгане, почти слепая без очков, добросовестно держится за бок и изо всех сил старается шагать ровно. Маскарад или не маскарад, но она выглядела по-настоящему растерянной и измученной, и ему больно было видеть ее такой. Золотое ожерелье сверкало на солнце, пуская зайчики во все стороны, Огидо сверкал улыбочкой манекенщика-маньяка, тоже едва не пуская ею зайчики, Йошино просто маячил рядом молчаливой и недружелюбной глыбой; Дэн же про себя отчаянно и несбыточно мечтал хотя бы о нормальной рации.

Люди Ичимару были в паре сотен метров от них и быстро приближались. Эти засранцы производили столько шуму, что ему почти не приходилось полагаться на чувство рейацу, прослеживая их движение. Он просигналил зеркальцем "Замедлились" - две коротких вспышки - и Широгане послушно запнулась.

Он бесшумно скользил между деревьями, держась тени, избегая камней и кустарника, и смог подобраться достаточно близко, чтобы опознать четырех патрульных из наряда под командованием Мисуры. Это хорошо - у Мисуры хватит духу все-таки пойти с такой новостью к Ичимару, а не просто сделать вид, что ничего не было. Когда они внезапно замолчали и начали указывать друг другу на "беглецов", он так же бесшумно развернулся и просигналил одиночной вспышкой "Побежали". Йошино мгновенно подхватил Широгане на руки и они сорвались с места.

Дэн слушал, как переговариваются патрульные:

- Ничего себе рейацу - что делать-то будем?

- Доложим об этом, чего ж еще.

- Мы не собираемся их преследовать?

- Это же фукутайчо, да еще и не одна.

- Но она ранена.

- А еще она - зазноба Гина, и лучше ее не обижать.

- А. Ну да. Ладно, мы не погонимся за ними и не будем ввязываться в драку, мы просто пойдем к Мисуре-сану и доложим, а он...

- А он пойдет и сам доложит Гину.

- Уф, хорошо.

- Что значит "хорошо", мне вот нравится Мисура-сан, где мы потом второго такого заботливого командира найдем?

- То есть мы все-таки должны поймать ее?

Дэн подобрался. Если они решат отправиться в погоню, он должен будет изобразить из себя арьергард эскорта и убедить патрульных в том, что отправиться на доклад к Гину будет куда полезнее для их здоровья, чем гоняться за беззащитной женщиной.

После довольно длинной паузы он услышал твердое:

- Нет. Мы не соперники им по рейацу и не готовы к серьезному бою. Даже если мы отправим Кано в Сейрейтей и нападем на них втроем, нас поджарят куда раньше, чем он приведет подкрепление. Информация важнее. Пошли отсюда.

Дэн выдохнул, разрываясь между облегчением и разочарованием. Он очень душевно понаставил растяжек на дороге, ведущей от окраин Сейрейтея к усадьбе, и был бы не прочь проверить их в действии, но Куукаку в предельно однозначных выражениях высказалась против того, чтобы раскрывать их "взрывной потенциал" до наступления Дня Х. Работать с ней было все равно что с ребятами из его взвода - ум острый, как бритва, умеет импровизировать и выжимать максимум из того, что есть под рукой, да и специалист в подрывном деле она первоклассный... такая жалость, что она терпеть не может воду.

Забавно - у него не возникало ни малейшего желания пожалеть о том, что Куукаку женского пола. Похоже, он делает успехи.

Он проводил патрульных до самых стен Сейрейтея, на случай, если кто-то из них передумает по дороге и повернет назад. И только убедившись, что они направляются прямо к воротам, он оставил их и кружным путем потопал обратно к усадьбе.

Усадьба была сейчас - не без его участия - нафарширована сюрпризами так, что во многом могла сойти за одну гигантскую бомбу.

И только что они подожгли запал.

Такано Дэн усмехнулся про себя. Этот этап работы всегда был у него любимым. Точка невозвращения пройдена, и с этого момента отступать некуда. Он уверен в себе, он знает толк в том, что ему предстоит, а смертельная опасность и при жизни была для него рутиной - он, в отличие от остальных, умер недавно и не успел еще забыть, как оно было при жизни.

И, если того потребует воинский долг, он не возражает умереть снова.


---------------------------------------------------------------

Гин не обращал никакого внимания на потеющего придурка, который стоял перед ним на коленях и дожидался приказа начинать. Гин был очень занят. Он держал двумя руками адскую бабочку, нежно-нежно сжимая пальцами хрупкие верхние крылышки - правое и левое. Насекомое ритмично дергалось, и он смотрел, как облачка пыльцы оседают на коже крошечными угольно-черными звездочками.

- Всегда хател попробовать, - доверительно сообщил он Изуру, славному, послушному Изуру, который сидел у подножия трона и преданно глядел снизу вверх. - Но всегда мешали нихарошие слова "заприхоооодовано" и "бюджееееет"...

На улице было тихо. Оно и понятно - в этот раз казнь тоже планировалась тихая. Гин предпочитал публичные казни, но иногда людишкам взбредали на ум странные идеи. То они пытались устраивать спасательные операции, то произносили пламенные речи с эшафота, и всех их совершенно не волновало, как дурно такие выходки сказываются на настроениях в обществе. Дворяне были в этом плане особенно несносными. Наверно, их в детстве этому специально учат.

Ему ж неоткуда знать, так это на самом деле или нет, правда? И в пустошах, и в трущобах Руконгая учат совсем-совсем другому.

И он ведь изо всех сил старается беречь здоровую ветвь дворянства, тех, кто ведет себя смирно, сгибается низко, принимает тычки в зубы с улыбкой и делает то, что велено. В конце концов, Гин тут не в игрушки играет. Он строит дивный новый Сейрейтей. "Бытие определяет сознание". Это такая умная фраза-чемодан с двойным дном, он их много слышал от Айзена-тайчо, давно, очень давно, когда был милым малышом с румянцем на щечках, кровью на клинке и Рангику-тян рядом.

Забавно, те времена кажутся такими реальными, будто все это было вчера, а теперешняя жизнь ему приснилась.

Конечно, некоторые ветви придется обрубить аж под корень. Дом Кучики, например. В его кабинете лежат кипы карт их земель, целиком испещренные пунктирными линиями. Дайте ему еще чуточку времени, рано или поздно он найдет способ пробить брешь в их обороне или переманить их соседей на свою сторону, в общем, он придумает что-нибудь и тогда они на собственных благородных шкурках узнают, что значит жить в Руконгае. Или тот же Дом Укитаке - на данный момент они вне пределов его досягаемости, но данный момент не будет же длиться вечно.

Но он будет добр к их деточкам. У него уже есть чудненький план полной реорганизации Академии. Айзен-тайчо будет по-настоящему им гордиться, когда узнает. Гин доставит ему в Уэко Мундо замечательную свеженькую группу своих собственных шинигами, и тогда...

Бабочка дернулась между пальцев. Гин развел ладони.

Оба крылышка отделились от тельца одновременно. Ну прелесть же.

Он вздохнул и смахнул дергающееся тельце на пол.

- Так, харашо, - сказал он потному болвану, который терпеливо ждал, - вазьмите его и... - тут двойные двери в дальнем конце зала для аудиенций распахнулись, и Мисура, один из его самых доверенных помощников, влетел и с размаху рухнул на колени.

Хм, а вот это может быть интересно. Обычно у тех помощников, которые заслужили право называться доверенными, хватало ума не беспокоить его, когда он занят. Может, даже что-то важное случилось.

- Я слушаю, Мисура. Каки'-то праблемы?

- Срочное сообщение, Ичимару-сотайчо, - запинаясь, заговорил Мисура. - Возможно, это касается одного из тех людей, которых вы объявили в розыск.

- Прекрасно, - Гин поднялся на ноги, - расскажешь мине про это с глазу на глаз, - в зале для аудиенций слишком много народу, который вовсе незачем волновать важными новостями, это уж точно.

- Но, Ичимару-сотайчо, - забормотал палач, - казнь...

Гин загрустил. Некоторым людям прямо-таки приходится все разжевывать.

- Я ниатдавал приказа, - терпеливо объяснил он со всей возможной приязнью, - и эт' азначает - никакой казни. Вазьмите его и верните в камеру, и скажите ему... - он призадумался. В таких делах следовало быть внимательным к деталям, - скажите, что мы изловили дюжину людей из его Дома, которые мылились его спасти, и как раз их пытаем, чтоп заставить заговорить. Пусть паразмыслит на досуге, ему палезно.

В такие моменты, нанося эти маленькие штрихи и придавая картине завершенности, он испытывал истинную гордость художника. В конце концов, он ведь и был художником, и трудился не покладая рук, делая серую жизнь этих людей куда более красочной.

- Пашли, Мисура, - сказал он. - И ты тоже, Изууру. Паслушаем новости.

Пять минут спустя они были втроем в личном кабинете Гина, и Мисура, запинаясь еще сильнее, торопливо докладывал, что один из патрулей заметил "высокую блондинку... при ней двое сопровождающих... скорее всего, серьезно ранена... шеврон... рейацу... проследили направление... не могли уйти далеко..." - все это сливалось для слуха Гина в монотонное ликующее пение.

Он видел, словно издали и в то же время со странной четкостью, что Мисура говорит и дрожит при этом как лист на ветру. Гин ума не мог приложить, почему. Ведь он был доволен новостями. Он уже много месяцев не слыхал таких хороших новостей.

Кто, кто еще это мог быть? Будто в целом мире так много женщин, которые могут сравниться с его Рангику-тян. Можно было и не упоминать про уровень рейацу, все и без того очевидно. Она, наверно, хочет спрятаться от него, но все изменится, как только он ей все хорошенечко объяснит.

Он начал тихонько насвистывать себе под нос, просто представив, как оно будет - он обнимет ее одной рукой за плечи, она прижмется к нему, как когда-то, и он будет глядеть в ее вырез и говорить "Рангику-тян, в этот раз никто в целом мире не отберет тебя у миня"...

О, погодите. Ну конечно. Сначала он должен вызволить ее из лап Сопротивления. Эти глупцы только что перешли все мыслимые границы глупости.

- Мисура, - сказал он. - Не сочти за труд, принеси-ка мине карты этого района. И папраси людей из того патруля немного задержацца. Я хотел бы задать им несколько вапросов.

Мисура вскочил на ноги с нездоровым облегчением на лице:

- Да, Ичимару-сотайчо! - выдохнул он и убежал.

- Карты, Ичимару-сама? - протянул Изуру. Он был милым мальчиком, но Гин не мог не признать, что когда Айзен-тайчо принял его в их большую семью, сопутствующий процесс не сделал его ни на йоту сообразительнее.

- Карты, - повторил Гин. - Если Рангику-тян ранена, то они нимагли уйти далеко. И если падумать, выходит, что она хочет присоединицца к Сопротивлению, а не наоборот. В конце концов, если бы она убегала от них ко мне, она бы осталась с моими людьми, нээ?

- Да, Ичимару-сама, - согласился Изуру, почему-то с насупленным личиком.

- Знааачит, у Сопротивления, скорее всего, база в этом районе, - продолжал Гин. - Их там несколько десятков, и у них там Укитаке, и его в свае время крепко потрепали, так что они точно не могут просто ночевать под открытым небом.

Он не удержался и самую чуточку понаслаждался мыслью, что Рангику-тян на самом деле спасалась от них и стремилась к нему. Как жалко, что это не могло быть правдой. Бедная девочка, они ввели ее в заблуждение, заставили поверить, что у них есть хоть какие-то шансы. Он сам позаботится, чтобы она поняла, как дела обстоят на самом деле, как только она опять будет рядом с ним. На этот раз ему даже не понадобится помощь Айзена-тайчо.

Тут вернулся Мисура с картами. Он разложил их на столе не очень далеко от Гина, а затем опять плюхнулся на колени и втянул голову в плечи, как будто пытался казаться как можно более незначительной мишенью.

Гин, не обращая на него внимания, перелистывал карты, пока не нашел нужную.

- Вооот, здесь их видели, - сказал он Изуру, который приподнялся из сейза и послушно посмотрел на карту, - а вот направление, в котором они двигались... - он задумчиво поводил кистью по карте. - А двигались они небыстро, и знаааачит, значит, дальше чем вот сюда они бы за день не дошагали...

Изуру нахмурился:

- Там поблизости никаких поселений, Ичимару-сама. Подходящий район для того, чтобы скрываться.

- Ууумничка, Изуру-кун, - Гин умилился тому, каким счастьем засветились глаза Изуру от похвалы. - А теперь сматри, чего покажу, - он указал на точку на карте. - Это частная собственность. Направление правильное, расстояние падходит. Мисура! Вставай уже, иди сюда и расскажи все, что ты знаешь про этот домик.

Мисура сделал, как приказывали.

- Это - это принадлежало в свое время семье Нагато, сэр. Бывшая младшая ветвь Дома Омаэда. Торговцы, специализировались на западных товарах. Это были их частные охотничьи угодья. В итоге они обанкротились и были поглощены Домом Омаэда семьдесят или восемьдесят лет назад.

- То есть теперь это принадлежит Омаэдам? - спросил Гин.

- Только формально, сэр, - ответил Мисура. Он вообще ловко разбирался в таких вещах. Служил в Восьмой под началом Исэ Нанао до того, как... как все поменялось. А Гин знал, что те, кого натаскивала Исэ, не забывают науки, так что Мисура мог выяснить, проанализировать и подытожить все что угодно, только прикажи. - Усадьба расположена довольно далеко от центрального Сейрейтея, а семейству Омаэда это было неудобно. Если не ошибаюсь, они ею практически не пользовались, потом пытались продать, но не смогли найти покупателя и в итоге просто махнули на нее рукой и забыли о ее существовании.

Гин почувствовал, что улыбается.

- Скажите пажалуста, как интереееесно... Мисура, поговори-ка еще с патрульными, и не астанавливайся, пока не будеш уверен, что они уже ничего нового не расскажут. После этого подбери для миня десятка два надежных ребяток. Нам очень скоро предстаит маленькая, миленькая прагулка.

Мисура снова выказал нездоровое облегчение, когда кивнул так, что у него чудом не отвалилась голова, и выбежал прочь из комнаты.

- Вы возьмете меня с собой, Ичимару-сама? - спросил Изуру. Он был словно собачка, которая просит, чтобы с ней поиграли.

- А как же, - Гин ласково потрепал его по волосам. - Я ни за что бы не оставил те'я дома, Изуру-куун. Я никада тебя не оставлю...

Изуру мило зарделся.

- А теперь иди и принеси мне аццкую бабочку, - закончил Гин.

Он тщательно продумал текст сообщения, пока Изуру бегал за клеткой с бабочкой и обратно. Он вовсе не хотел выставить себя слабаком перед Айзеном-тайчо. Это бы никуда, совершенно никуда не годилось. Но не годилось и провалить все дело из-за того, что не хватило живой силы для нападения. Укитаке хоть и полутруп, но его так просто не взять, и кроме того с ним там минимум двое лейтенантов. Может, и больше. Убить их легко, но ведь Айзену-тайчо захочется живых пленных. А Гину здесь совершенно не на кого положиться в такой непростой задаче.

Он извлек бабочку из клетки и поднес ее к губам:

- Айзен-таайчо, - произнес он. - Я напал на след Сопротивления через Мацумото и вскоре выдвигаюсь для атаки на их базу. Я был бы признателен, если бы вы не отказали мине в подкреплении. Я был бы также крайне признателен, если бы вы прислали мине результат того вашего эксперимента, ходу которого вы изволили радоваться при нашей паследней беседе. Полагаю, именно такая встреча старых друзей перевесит чашу весов в нужную нам сторону.

Он бы и сам был не прочь еще раз полюбоваться на этот результат эксперимента. Он невольно улыбнулся этой мысли, радуясь ей, как ребенок - тот ребенок, которым он когда-то был.



---------------------------------------------------------------

^*Сансей (яп. 三世, "третье поколение") - самоназвание; внуки японцев, эмигрировавших в другую страну (в нашем случае в Штаты).

@темы: переводы, Winter War/Зимняя Война, bleach

---

Winter War. Глава 18

Оригинал здесь
Оглавление перевода здесь
Авторы: incandescens, liralen, sophiap
Рейтинг: R
Жанр: Angst, Drama, POV, Character study
Фандом: Bleach
Дисклеймер: Мир и герои - куботайтины. Утонченные издевательства над тем и другим - авторов. Перевод, каюсь, мой.
Предупреждения: AU, традиционные два с половиной неприличных слова, смерти персонажей (местами натуралистичные), физическое и эмоциональное насилие (местами натуралистичное), психическое заболевание в острой фазе (тоже местами натуралистичное), Гинбыникада.
Действующие лица: Лиза, Хисаги, Лав, Гин, Айзен


(Глава 17)

Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.

Глава 18, где Лиза играет в покер со смертью, Гин мило шалит, а Хисаги не поддается одному искушению и поддается другому.



Лиза: Дилемма заключенного

Их сгубило благоразумие.

Да, это было исчерпывающим объяснением, и в достаточной степени верным - но всякий раз, когда Лиза задумывалась о благоразумии как абстрактном понятии, это неизменно заканчивалось тем, что в голове у нее потом часами играла первая половина "Белого альбома" Битлз^*.

Хотя последнее было не так уж плохо – можно было так и эдак вертеть в уме текст к "Glass Onion" и ломать голову, пытаясь понять, о чем, черт подери, в ней поется; все лучше в качестве темы для размышлений, чем бесконечные "чтобылобыесли". Но у маленьких радостей есть один недостаток – они не особенно живучи. Увы.

Уэко Мундо было не первым и даже не вторым в длинной череде "чтобылобыесли", с которыми ей доводилось бодаться. Осев когда-то в мире живых, Лиза еще очень долго – куда дольше, чем следовало бы – часто обнаруживала, что битый час тупо смотрит на одну и ту же страницу, и мысли ее заняты не книгой, а тем, что было бы, если бы капитан не отправил ее на то последнее задание.

Даже сейчас она со всей ясностью помнила его лицо, когда он посмотрел на нее через плечо. Это было одним из немногих воспоминаний о Сообществе Душ, которое время не затуманило и не исказило. "Займетесь этим?" - спросил он. Спросил – не приказал, и по его тону она поняла, что за всем этим стоит больше, чем он имеет право ей рассказать. И он был встревожен.

Сильно встревожен и, как оказалось, у него были на то веские причины.

Ей понадобилось больше сорока лет, чтобы отделаться от игры в это "чтобылобыесли". На смену ему тут же пришли другие, но они хотя бы не так выматывали. Иногда она гадала, могли ли до Кьёраку-тайчо дойти слухи о том, что с ней стало, и если да, то как он мог отреагировать. Иногда беспокоилась о нем - как он справляется без нее, жив ли он вообще. А иногда ей безумно хотелось врезать ему по носу, потом в глаз и, наконец, коленом в пах – для завершенности картины.

Единственная причина, по которой она в какой-то момент перестала твердить себе, что это он во всем виноват – зная его, она подозревала, что он, где бы он ни был, и сам твердит себе о том же.

Но помилуйте, единственное, в чем он виноват, так это в том, что он проявил осторожность. Благоразумие. И посмотрите, куда это завело ее. Всех их.

Несколько месяцев назад ее друзья были осторожны. Благоразумны. И вот теперь по нескольку раз на день Лиза думала о том, что если бы только Шинджи сказал "ша, братва, кончили базар и делаем так, как я говорю", может быть, все сложилось бы совсем по-другому.

Хиёри не завелась бы с ним спорить. И спорить. И спорить. Роуз не начал бы играть в адвоката дьявола. В обсуждении не образовалась бы пауза и Кенсей не воспользовался бы ею, чтобы сцепиться с Маширо насчет - насчет чего там эти двои обычно цапались. Остальные не отвлеклись бы на них, и Хачи не успел бы предложить еще раз убедиться, что они перебрали все возможные варианты. Она сама не перестала бы обращать внимание на происходящее вокруг, пережидая, пока все успокоятся и вернутся к предмету обсуждения. И они, все они, могли бы хоть что-то сделать.

Но вместо этого она стояла там и размышляла. Перебирала варианты. Прикидывала шансы. Она как раз собиралась сказать Шинджи, что прежде, чем вступать в бой, стоит еще понаблюдать за развитием событий, когда стена напротив покрылась трещинами и рухнула.

И это было началом нового большого тура игры в "чтобылобыесли".

Туров этих оказалось немало, и лишь немногие из них были попытками самоутешения. Остальные же словно сговорились довести ее до обморока картинами того, как все могло кончиться еще хуже.

Если бы ноги сами не отбросили ее назад в тот момент, когда она услышала звук крощащегося бетона и сминаемой арматуры.

Если бы она вслед за Хиёри бросилась на то, что на них напало, а не попыталась сначала разглядеть, что это, черт возьми, такое.

Нет, благоразумие – это не всегда так уж плохо. Лиза не вчера усвоила, что есть время нестись очертя голову и есть время выверять каждый шаг. Тогда же она усвоила, что порой бывает нелегко определить, что сейчас за время.

Если бы она была не собой, а кем-нибудь еще, если бы она имела несчастье служить под началом другого капитана, от нее вполне могла бы остаться кучка праха и костей. Но Лиза была тем, кем была и такой, какой была, и поэтому вместо того, чтобы смыться в канализацию с первым же дождиком или грызть себя за то, что этого не случилось, она шагала сейчас по коридору здания столь же уютного, как среднестатистический вокзальный туалет.

Она не направлялась никуда конкретно, но тем не менее цель у прогулки была. Хагуро Тонбо привычно висел за спиной, а в руке она сжимала зеленый фломастер.

Какой чудесный день... тарам-парам и все такое.

Лиза была совершенно уверена, что тот, кто - или то, что – разработал проект Лас Ночес, позаимствовал несколько ценных идей у Лавкрафта. Но тентаклей все же недоставало... если не считать того Приварона, на которого она однажды так удачно наскочила. Ну и потом, здесь все было только самую малость ненормальным – в точности настолько, чтобы это не могло быть случайностью. Прямые углы самую малость отклонялись от девяноста градусов в ту или другую сторону. Пропорции всех комнат были такими, что они казались или самую малость слишком огромными или, соответственно, слишком маленькими. А стены...

Она крутанула фломастер между пальцами и просвистела заглавную тему из Lingerie Senshi Papillon Rose^*.

Белые на первый взгляд стены были самую малость не совсем белыми – того неестественного и крайне неприятного оттенка бледно-бледно-серо-голубого, который кажется слепяще-ярким в жару и могильно-холодным в прохладу.

Добавьте тот факт, что в целом это дивное место смотрится как натуральный ядерный реактор, и получите типичную обстановку семейного курорта. Или чего-то еще в том же духе.

На ходу она подбросила фломастер в воздух – он пролетел по самую малость неидеальной параболе – и поймала его только чудом, потому что ее чувство расстояния внезапно решило взять отпуск. Она не стала повторять попытку. Это был мелкий промах, почти ничтожный, но и он послужил своевременным напоминанием о том, что скука и праздность ведут к безответственности.

Безответственность, в свою очередь, ведет к смерти – куда быстрее и надежнее, чем благоразумие.

Получив таким образом бодрящий заряд паранойи вместо утреннего кофе, Лиза остановилась перед следующим перекрестком и потянулась сквозь стены, ощупывая, прослушивая пространство тем шестым, недоступным смертным людям чувством рейацу. Она ощутила чье-то присутствие в направлении, которое она условно обозначила как "восточное", но что – кто? - бы это ни было, оно не двигалось.

Определив это, она тут же убрала импровизированные сенсоры. Всплески и вспышки духовной энергии были здесь обычным делом, но настойчивый интерес мог привлечь ответное внимание. Кроме того, было нечто недалеко от центра комплекса, и оно царапало сознание примерно так, как ногти скрежещут по стеклу. Если касаться этого слишком долго, уйдешь потом с таким чувством, будто тебя вот-вот накроет худшее в мире похмелье – и это будет похмелье без веселья. Еще одно напоминание – на этот раз о том, как невыгодно "сейчас" отличается от "тогда".

Шестьдесят с лишним лет назад Лиза постепенно начала отвыкать от игр в "чтобылобыесли", потому что точно так же постепенно начала привыкать к жизни в генсее. Ей нравилась музыка. И еда. Потом кино (ах!), манга, магазины, ночные клубы. Телевидение – просто отпад. И интернет тоже. И бар, где подавали пятьдесят пять сортов импортного пива на разлив.

Здесь же не было ничего, с чем она согласна была хотя бы смириться, не то, что свыкнуться.

Хотя нет, кое-что было. Кое-что в ее униформе. Эти шикарные белые сапожки в стиле ретро, из тех, над которыми вздыхаешь неделями, разглядывая их в витрине, прежде чем сдаешься и покупаешь их, наплевав на цену. Когда все это кончится (непременно "когда", ни в коем случае не "если", хоть она и знала, что врет сама себе), она наденет их и уйдет в загул по клубам Роппонги. Она побывает в каждом, во всех до единого. Неважно, сколько дней это займет. Неважно, сколько она выпьет. Все равно она выпляшет весь хмель до капли в этих охренительно сексуальных белых сапожках.

После этого она сожжет эти гребаные сапожки и все свои белые рубашки и все, что хоть самую малость будет напоминать ей об этом месте, и будет танцевать голая вокруг костра и горланить матерные песни, а в воздухе будут плясать и кружиться искорки.

А до тех пор она будет терпеть. Она дважды видела, как горел Токио. И дважды видела, как его отстраивали заново. Она видела, сколько могут вытерпеть люди - обыкновенные, живые люди - даже когда, казалось бы, надеяться не на что. И она будет следовать их примеру и терпеть, и ждать, и утешаться чем только может.

На следующем пересечении коридоров она остановилась и открыла фломастер. Она хотела было нарисовать маленький костер и пляшущие искорки, но фломастер был зеленый, поэтому она изобразила что-то вроде небольшого деревца. С первой попытки у нее получился скорее ядерный гриб, чем дерево, и она дорисовала еще несколько веток. Результат все равно не вполне ее удовлетворил, зато безумно захотелось бифштекса с брокколи.

Бифштекс с брокколи. Бутылка хорошего пива – лучше портера, если удастся достать. Целая порция шоколадного мороженого, и ни с кем не делиться. Ночь, проведенная за просмотром дурацких телевикторин.

Стоп. Мороженое вычеркнуть. Или пиво вычеркнуть? Игра называлась "Три вещи, которых мне не хватает". Три, не четыре. Три - это ностальгия. Четыре - излишество. Решено, завтра она будет скучать по пиву, а сегодня - по шоколадному мороженому.

Толчок чужой рейацу бесцеремонно вышиб из головы все мысли о шоколаде и пиве. Она узнала обладателя еще до того, как свернула за угол и оказалась с ним нос к носу.

Ее рука не таясь потянулась к рукояти Тонбо. В голосе само собой засквозило ленивое презрение:

- А... это вы.

Он. Когда Лиза увидела его впервые, он был просто одним из многих, многих поводов для беспокойства. Едва ли не все, что отложилось о нем в памяти после той первой встречи – то, как скоро ее любопытство сменилось омерзением.

Встретив его во второй раз, она не срезала эту татушку с его мордочки только потому, что была достаточно убедительно предупреждена о последствиях, которые это повлечет для других.

Сам Хисаги Шухей в те редкие случаи, когда их пути пересекались, был малоразговорчив и протокольно вежлив. И до сих пор он производил впечатление человека полностью уравновешенного и идеально компетентного, но теперь...

Сукин сын чуть не подпрыгнул до потолка, увидев ее - а Лиза прекрасно знала, что он должен был ее учуять так же, как она его. Пару недель назад точно учуял бы. Ну хорошо – скорее месяц назад.

Чем дальше, тем больше Хисаги выглядел так, будто он по ночам подрабатывает в борделе за еду, а в последнее время еды и той не дают. Он катастрофически отощал за последние несколько недель, и она могла бы поклясться, что всякий раз, когда он попадался ей на глаза, серых нитей в его шевелюре виднелось все больше. Один висок был уже откровенно седым.

Он почти сразу пришел в себя, вот только жилка на шее колотилась как бешеная:

- Прошу прощения. Я не думал, что здесь кто-то есть.

Ври больше.

- Неужели? – она постаралась напустить на себя невинный вид, хотя в сочетании с Тонбо наизготовку это должно было смотреться странновато. – Если вы считали, что тут никого нет, зачем тогда вы сюда свернули?

Его самообладание пошатнулось – самую малость. Уголок здорового глаза еле заметно дернулся, словно от нервного тика. Принужденная улыбка стала еще более натянутой:

- Я... - он деликатно кашлянул в кулак и предпринял еще одну попытку, - ...я кое-кого разыскиваю и надеюсь, что найду их вон там.

Лиза машинально посмотрела в направлении, которое он указал. В радиусе прямой видимости там была только глухая стена, но если бы он прошел немного дальше и свернул на перекрестке, где она нарисовала свое капустное дерево, то коридор вывел бы его на одну из наружных стен, которые отгораживали их от Уэко Мундо.

Ей не было разрешено заходить так далеко. Во всяком случае, без сопровождающего.

- Я собираюсь выяснить, не видел ли патруль нашего Шестого Эспаду, - пояснил он, хотя она не просила никаких пояснений. И определился бы уже, ищет он кого-то одного или целый патруль.

- Шестой? Это Гриммджо, если не ошибаюсь? По-моему, я слышала от кого-то, что он давно не показывался. Лично я его точно не видела, - обычно, сталкиваясь с Хисаги, она старалась свести взаимодействие к минимуму и поскорее удалиться. Но, если уж на то пошло, обычно он и сам стремился к тому же. Сейчас он слишком много болтал, и это было необычно – а в Лас Ночес, как Лиза успела выяснить довольно быстро, любые отклонения от устоявшегося положения вещей редко предвещали что-либо приятное. – Что-то случилось?

- Не знаю, - сухо, резко и самую малость слишком поспешно. - Никто не знает.

Оу. Может быть, правильнее было бы сказать "никто, кроме меня", а?

- Не могу сказать, что я расстроена, - глаза у него чуть расширились, это понятно, а вот то, как дернулся уголок рта, уже информативнее… Она привычным жестом поправила очки и решила, что, пожалуй, сыграет небольшую партию с этим мальчиком, просто чтобы посмотреть, что получится. Ставки мизерные, можно себе позволить. – Этот обормот пытался меня облапать. Пусть скажет спасибо, что не остался без руки.

Разумеется, она все выдумала на ходу. Гриммджо она только видела издалека (разглядела роскошную задницу и скульптурный пресс с дурацкой дыркой, которая поганила все впечатление), но Хисаги этого знать не мог. И снова он чуть обескураженно уставился на нее, но на этот раз она, кажется, уловила тень улыбки и невеселый смешок.

Такая… человеческая реакция. Почти дружеская. Нет, ну не скотина ли?

- Ну и что вы обо всем этом думаете? Есть версии? Подозрения? – она сделала крохотную паузу, чтобы сбить ритм. - Подозреваемые?

Тень улыбки испарилась, словно ее и не было. И хотя он вовсе не вздрогнул, когда она выпалила в него последним вопросом, лицо его превратилось в до того непроницаемую маску, что одно это вызвало бы подозрения даже у слепого. Лиза же успела забыть о всевозможных масках намного больше, чем этому мальчику когда-либо доведется узнать. Не повезло ему с ней.

- Никаких, - шрамы и татушки притягивали к себе взгляд и должны были по идее отвлекать внимание от еле уловимых движений мимических мышц – движений, соответствующих беспомощному и беспардонному вранью. Он разом осунулся и стал выглядеть еще самую малость более потрепанным, и никакие тонны самоконтроля не могли бы этого скрыть. Что-то случилось, должна была быть какая-то причина тому, что его нервы натянуты до предела и дальше, не могло не быть…

- Думаю, Айзен-сама не особенно беспокоится о нем, - ей приходилось каждый раз напоминать себе, что Айзена следует называть "господином". Проще было не упоминать его вовсе, но не всегда можно было позволить себе такую роскошь. Она принужденно рассмеялась: - В смысле, Гриммджо ведь уже один раз довелось походить разжалованным в рядовые?

Хисаги пожал плечами:

- Это было еще до нас. В любом случае, лучше я все-таки пойду и выясню - не хочу заработать неприятности.

Лиза, не раздумывая, зашагала рядом с ним. Ее внимание привлекли два момента: упоминание "нас", которое обозлило ее больше, чем ей хотелось бы признавать, и отсутствие упоминания о том, каких неприятностей он ждет и от кого.

До сих пор она полагала, что для Хисаги, в отличие от нее самой, хорошее поведение не было залогом ничьей безопасности, но сейчас, глядя на него, невольно засомневалась. Может быть, он просто напортачил и боится, что за это могут погрозить пальчиком, но не следует отбрасывать и возможности чего-то более серьезного. На недовольство собой за первоначально неверные выводы она тратить время не стала.

- Что, вам тоже обрисовали перспективу "разъяснительной беседы" в лаборатории Заэля? Если так, то не могу винить вас за отсутствие энтузиазма по этому поводу - лично мне там вовсе не понравилось.

Косой взгляд вместо ответа она зачла как очко в свою пользу. Два очка, потому что сквозь раздражение во взгляде явно проблескивали ужас и жалость. Он отвернулся прежде, чем заговорить снова:

- Вы не... - он осекся, и она не смогла вычислить оборванную часть фразы. - Я хочу сказать, что вам нет нужды сопровождать меня, Ядомару-сан, - может быть, он боялся, что она начнет задавать неудобные вопросы о не тех людях?

Но он не приказал ей убираться, хотя мог бы, так что она продолжала шагать рядом с ним нога в ногу:

– Послушайте, мне скучно. Мне больше нечем заняться.

Видно было, как он борется с желанием начать исподтишка ее разглядывать. До сих пор они так мало общались друг с другом, что она могла с уверенностью сказать – он не мог успеть составить представление о том, кто она и что она, и теперь снедаем любопытством.

Ей оставалось только гадать, как обернуть этот факт в свою пользу, не подвергая себя еще большему риску.

При виде ее капустного дерева он захлопал глазами как потерявшийся совенок:

- Это еще, черт подери, что такое?

- Дерево.

Он обалдело уставился на рисунок, затем, не менее обалдело, на нее.

- Я же сказала, мне скучно, - он очень уморительно смущался, правда, и сложись все иначе, она вполне могла бы предложить ему помочь развеять ее скуку. Но все сложилось так, как сложилось, и потому скорее ад замерзнет, чем она сделает что-то подобное. - Мне здесь всегда скучно. Ну, за исключением тех моментов, когда я чуть не писаюсь от страха. В других состояниях я не бываю. Если вы понимаете, о чем я.

Он покачал головой и направился дальше, видимо, смирившись с ее присутствием. Лиза же была занята тем, что на ходу рылась в воспоминаниях, пытаясь свести воедино то, что она знала об этом придурке, и то, о чем только догадывалась.

Ну… как минимум она знала его имя, звание и то, что он служил в дивизии Кенсея.

Кенсей... Проклятая татушка снова и снова притягивала взгляд, и Лизе стоило немалых усилий не стискивать кулаки. Последний раз, когда она видела Кенсея, он падал с крыши, и разложение пожирало его ногу, как огонь сухую солому. Маширо сиганула в воздух, чтобы подхватить его, Киншара Роуза зазмеилась, обвиваясь вокруг его бедра чуть выше омертвелой части - и оба они оказались между Кенсеем и Барраганом, когда Барраган снова поднял руку.

А потом... что же было потом... За неимением лучших предположений Лиза решила, что первая атака Баррагана разрушила парочку несущих опор соседнего здания, и именно поэтому и она, и Лав оказались снесены с поля боя парой сотен тонн чертова железобетонного лома прежде, чем успели хотя бы пикнуть, а не то что прийти друзьям на помощь. У нее остались какие-то мутные воспоминания о том, как она рубилась с кем-то или с чем-то, а вокруг все шаталось и плыло и левая рука была сплошной массой раскаленной расплющенной боли, но с таким же успехом это могло привидеться ей в бреду.

Она не исключала возможности, что Кенсей, Роуз и Маширо могли уцелеть, что кто-то в последний момент вытащил кролика из шляпы или наоборот, волшебным образом спрятал их в шляпу или еще куда, но предпочитала причислять такие мысли скорее к попыткам самоутешения, чем к надеждам, которые могут сбыться.

Лицо Кенсея, посеревшее от боли. Волна то ли дыма, то ли тумана, захлестывающая Роуза и Маширо. Боль, пронизавшая каждую косточку ее тела так, что весь мир окрасился в ослепительный белый, а потом в непроглядный черный.

На что уж тут надеяться.

Шинджи и Хиёри погибли. Шинджи - первый, еще до того, как они поняли, что на них напали. Хиёри – следом, после того, как взвыла в голос и очертя голову бросилась в атаку.

Лиза не увидела, как Хиёри умирала, но могла представить это вполне отчетливо. Она видела, что случилось с Шинджи. Она слушала крики Хиёри, пока оттаскивала Маширо с линии огня в укрытие. Пощечина, которую она влепила трясущейся Маширо, была одинаково необходима им обеим.

Мы слишком долго ждали, сказала ей тогда Лиза. Даже сейчас, закрыв глаза, она могла отчетливо представить отпечаток своей ладони на щеке Маширо. Это МЫ должны были навязать сражение ИМ. А сейчас нам нужно ОТСТУПИТЬ и ПЕРЕСТРОИТЬСЯ!

Если нельзя рассуждать спокойно, значит, нужно хотя бы рассуждать логически, верно?

К несчастью, Роуз и Лав предпочли месть и честь логике, и после этого все полетело кувырком. Она словно наяву слышала тихий голос своего капитана Глупые дети, что вы творите...

Когда все было кончено и она пришла в себя, вокруг была тишина и белые стены – казалось, они настолько далеко, что теряются в серой дымке. Тогда она решила, что это зрение шалит после контузии – ей еще предстояло выяснить, что большинство помещений в Лас-Ночес отличаются этим свойством.

Она стояла на коленях, руки вывернуты назад и вверх под неудобным углом и связаны, отчего плечи изрядно ныли, но левая рука вопреки ожиданиям больше не болела. Пальцы шевелились нормально, и единственными признаками того, что она была довольно серьезно ранена, были легкая остаточная слабость и что-то вроде воспоминания о боли. Рядом с ней в аналогичной позе стоял Лав, но она не слышала его рейацу - чьей бы то ни было вообще, если уж на то пошло. И, когда она на пробу подергала связанными руками, уровень ее собственной рейацу ни с того ни с сего резко упал, оставив неприятную пустоту в голове. Как будто ей и без того недостаточно паршиво.

- Я уже пытался. Чуть не вырубился снова. И, по-моему, тут не в наручниках дело, - негромко проговорил Лав. Было непривычно видеть его без очков, и Лиза внезапно и совершенно не к месту подумала, какие же красивые у него глаза. - Как по-твоему, где это мы?

Лиза посмотрела по сторонам - приступ головокружения тут же заставил ее пожалеть об этом – и разглядела по правую сторону от Лава очертания чего-то большого и круглого. Большое и круглое отдаленно напоминало человеческую фигуру и было целиком обмотано широкими черными бинтами. Она была не в состоянии прочитать сигнатуру, и тем не менее, без труда узнала бакудо высших уровней.

- Без понятия. Это Хачи? - спросила она, хотя не сомневалась, что никем другим это быть не могло. Зрение понемногу прояснялось, и ее внимание привлек участок пола, где один оттенок белоснежного сменялся другим: – Лав, камень секкисеки! Эти уроды водрузили нас на плиту из секкисеки!..

- Ну вы ж сами панимааааете... – ответил ей чей-то крайне жизнерадостный голос, который донесся вроде из дальнего конца помещения, но в то же время звучал совсем близко, как если бы отразился от потолка прямо им в уши. – Начнете еще буянить, а оно нам нада?

С четвертой попытки она и Лав наконец угадали направление, в котором находился источник звука. От дверей в дальней стене к ним направлялись две детских фигурки – одна белая, вторая черная. При виде белой фигурки Лизу охватило неприятное чувство дежавю. Она совершенно точно видела раньше это ухмыляющееся дитя - может, в кошмарном сне, а может, в воспоминании, которое годы и боль превратили в кошмарный сон.

Но по мере того, как эти двое приближались, их силуэты стремительно росли – что-то было не так с этими стенами и потолком, с углами и пропорциями, от которых ее чувство расстояния отказывалось определять и расстояние, и размеры, и что бы то ни было. "Дети" довольно быстро обернулись взрослыми, и теперь была очередь Лизы почувствовать себя маленькой.

Уже за одно это она успела возненавидеть их обоих.

- Знаешь, кто они? - осведомился Лав оглушительным шепотом.

Лиза отрицательно помотала головой – она, как ни старалась, никак не могла поймать за хвост воспоминание, связанное с этим... седеньким и жизнерадостным. Он улыбался так широко, что уголки ее рта рефлекторно поползли вверх в ответ. Разумеется, его улыбка была какой угодно, только не искренней, и Лиза не могла разглядеть выражения его глаз достаточно отчетливо, чтобы прикинуть, что у него на уме. У него была развязная походочка школьного хулигана, но в движениях проскальзывала неуверенная осторожность раненного или оглушенного, хотя никаких ран на нем не было видно.

- Тайчо вас так ждал, тааак ждал, я прям нимагу, - его акцент и его сюсюканье должны были бы звучать смехотворно, но вместо этого они заставили Лизу лишний раз вспомнить, что ее руки связаны, а ее силу высасывает чертов камень под ногами. - Так пичально, что мы заполучили толька вас троих. Тайчо очень пичалился, правда. Очень уж он хотел еще разочек увидеть Хирако-тайчо. Барраган у нас был шипко сильный, но он таки не был шипко умный. Очень неудобненько получилось, нээ?

Он безошибочно затормозил прямо перед краем плиты секкисеки и свернул, обходя ее по кругу и направляясь к Хачи.

- Хотя грех нам жаловаться, раз мы словили такую большую рыпку. Дааа, грех... у Айзена-тайчо большие планы нащет этой рыпки... - тут Седенький повернулся к Лаву – который, спасибо ему за это, до сих пор не проронил ни слова - и к Лизе, и заулыбался еще шире, хотя шире уже было некуда: - И нащет вас, дааа.

- Не шуметь, - шепнула Лиза так громко, как только осмелилась. Лав что-то буркнул, но подчинился, слава небесам. Будь на его месте Кенсей или Хиёри, тут бы уже мат стоял до потолка... было очень неосмотрительно с ее стороны позволять себе думать о них сейчас, и она приготовилась пережидать нахлынувшую боль от воспоминания.

Она не почувствовала ровным счетом ничего.

Что до Лава, он зачем-то вперил немигающий взгляд во второго их визитера – темноволосого, хорошо сложенного парня, который смотрел куда-то в дальний угол с видом человека, который вовсе не горит желанием здесь присутствовать. С места, где она стояла, открывался прекрасный вид на его профиль, но смотреть там было не на что, кроме трех глубоких шрамов, пропахавших лицо от брови до линии подбородка. Почему-то ей стало его жаль.

Лав же, казалось, пришел в ярость. Но с какой стати? Он ведь должен понимать, что из этих двоих реальную угрозу представляет в основном Седенький с его шалтайболтайской улыбочкой и повадками голодного стервятника - хотя бы потому, что с момента, когда они его увидели, он не ослаблял судорожной хватки на рукояти меча. А второй стоит, скрестив руки на груди, и это значит, что ему понадобится не меньше двух секунд, чтобы выхватить оружие. А еще он расположился прямо между ними и единственным видимым выходом из помещения. Оценить расстояние до дверей можно было и не пытаться из-за фокусов перспективы, но, судя по времени, которое потребовалось этим двоим, чтобы дошагать оттуда сюда, двух шагов шунпо должно хватить...

Лиза снова удивилась себе – почему она ничего не чувствует? Как она смеет ничего не чувствовать и только хладнокровно высматривать, анализировать и просчитывать?

Внутренний голос сообщил ей, что это для ее же блага. Лиза боялась думать о том, насколько он прав.

- Какие планы? - спросила она вслух. Она сильно сомневалась, что Седенький даст ей правдивый ответ, но он, кажется, любил поговорить и вообще был из тех, кто изматывает жертву словами, а не насилием. Чем больше времени она выиграет, тем больше шансов, что она сумеет понять, как им выбираться из этого дерьма.

Седенький начал с того, что изобразил крайнее удивление:

- Айайай... Рази ж я похож на человека, которому рассказывают про такие важненькие вещи, как плаааны? Я ж здесь ничего не решаю, детонька.

Да чтоб ты сдох... Она была старше него и он это прекрасно знал. Теперь она его вспомнила. Стремное дите из Пятой. "Айзенов выкормыш", как его называл Шинджи.

- Но фишка в том, что ты и ты и ты... - он указал рукоятью занпакто на каждого из них по очереди, - вы все тут вааай-зарды, дааа... редкий вид, штучный товааар... Вы трое много можете сделать для Айзена-тайчо - зовите его "Айзен-сама", дети маи - особенно вот этот здоровячок... - он змеиным броском вытянулся, не наступая на секкисеки и - черт подери, он действительно это сделал - потрепал Хачи по голове, с такой силой, что вполне мог бы свернуть ему шею.

И черт подери, он при этом хихикал как идиот.

Лиза видела, как по лицу его неразговорчивого спутника пробежала еле заметная тень. Совсем мимолетная тень, но это точно не был плод ее воображения. Хм... На этом можно было бы сыграть...

- Мы ничего не сможем сделать для "Айзена-самы", - Лав придал почтительному обращению восхитительно нецензурный оттенок.

- Оии... как мило. Правда ж, Хисаги-фукутайчо?

Молчун со шрамами услышал, видимо, свое имя, и развернулся к ним анфас:

- Да, сэр.

Так вот на что Лав так смотрел.

У этого засранца на физиономии татуировка Кенсея.

- Как будто вас троих тут кто-то спрашивает, Аикава-тайчооо... хотя какой из те'я теперь тайчо.

- Лав, прекрати, ты мне мешаешь, - прошипела Лиза. Лав или не расслышал, или был слишком зол, чтобы слушать:

- Айзен тебе тайчо, сопляк! И ты, как тебя там, Хисаги-фукутайчо! Ты лейтенант Девятой, так? Так?!

Тот все так же молча отвернулся, пряча татуировку.

Седенький с нескрываемым восторгом ответил за него:

- Ну дааа! Верен своему капитану как падабает до самой его кончины. Кончины капитана, тоись. Не того, который был при вас, сами панимаете. Помните такого Тосена Канаме, нээ?

- Пятый офицер Девятой. Мугурума-тайчо высоко ценил его, - Лиза успела встрять с репликой до того, как Лава окончательно занесет. Она пристально следила за Хисаги, но тот уже услышал достаточно для того, чтобы взять себя в руки и состроить непроницаемое лицо. - Это его протеже?

Лицо у Хисаги стало еще более непроницаемым.

- Агаа. За неимением гербовой, как говорицца... Ужасненько досадно получилось. После того, сколько труда Айзен-тайчо вложил в Тосена, и все псу пад хвост...

Как интересно. Именно в этом месте Хисаги непроницаемое лицо не удержал. Пусть всего на долю секунды, но его перекосило от отвращения.

- Что-что он сделал с Тосеном? – требовательно поинтересовался Лав. - То же, что и с нами? Да черт возьми, надеюсь, что так оно и было. После того, как этот сукин кот нас подставил, он заслужил, чтобы с ним сотворили то же самое.

- Хуже, чем то же самое, есличесна, - радостно уточнил Седенький. Он снова разулыбался, но как-то кривовато, и говорил так, будто ему тяжело дышать. - Но это мы с вами атвлеклись. Вот, теперь мы заполучили ваас, и всю работу, которую над вами проделал Урахара, все эти способы, которые он изобрел, чтобы сделать вас стабильными, чтобы сделать вас сиииильными...

- Айзен хочет исследовать нас, - Лиза опять поразилась собственному спокойствию. Тем более жутко было представлять, что будет, когда ее наконец накроет. - Хочет посмотреть, как мы устроены.

Седенький хмыкнул и постучал себя по кончику носа:

- Исследовать... вас двоих в любом случае...

- Прошу прощения, Ичимару-тайчо, - Хисаги умудрился обратиться к нему, не глядя на него. - Вы упомянули Урахару. Айзен... Айзен-сама велел...

А, чтоб ты пропал! Она рассчитывала услышать больше – их собираются изолировать друг от друга? Почему, зачем? Она понадеялась, что Ичимару (после того, как прозвучало имя, эта деталь головоломки окончательно встала на место) пропустит непрошеную ремарку мимо ушей, но тот развернулся и вызверился на Хисаги, шипя, будто от боли. Хисаги не дрогнул.

Потом гримаса ярости разгладилась, улыбка Ичимару просветлела и он щелкнул пальцами:

- Точно! Мы говорили про Урахару. Ваша честная компания работала с ним, даа?

- Иногда, - ответила Лиза таким тоном, как если бы это было пустяком, но ей не хотелось выдавать ему даже такой пустяк. Она старательно игнорировала попытки Лава заставить ее замолчать. Кьёраку-тайчо не раз показывал ей, как допрашиваемый может извлечь больше информации из вопросов, чем дознаватель – из его ответов. – Время от времени.

Они должны быть ценной добычей, но не чересчур ценной. Ровно настолько, чтобы их оставили в живых, но не посадили на короткую цепь с колокольчиками.

- Время от времени, время от времени... - Ичимару медленно покивал и снова принялся мерить комнату шагами. - Представь сибе, что вам всем срочно нада выйти с ним на связь. С учетом вашего состояния и все такое.

- Этим в основном занимался Шинджи, - она покосилась на Хисаги и добавила чуть громче специально для него (по-прежнему старательно игнорируя возмущенный шепот Лава): - А если не он, то Мугурума-тайчо.

Ей стоило немалых усилий называть его так, а не привычным "Кенсей", но то, как красноречиво Хисаги не отреагировал на ее слова, усилий стоило.

- Ну воооот... Пичально, правда? Вас тут аж три штуки, и ни один не знает, где сейчас Урахара.

А вот теперь ей нужно быть предельно осторожной. В этой игре каждое слово было ставкой по меньшей мере на их жизни, но Лиза знала, что она – чертовски хороший игрок. Кьёраку-тайчо был лучшим учителем в этом вопросе, какого только может пожелать девушка.

Он даже научил ее, как сесть за стол с бросовой картой на руках и встать из-за стола с недельным жалованьем остальных игроков в кармане. Но все это было очень давно.

- Нет, мне нечего сообщить вам о его местонахождении, - она села настолько прямо, насколько позволяли веревки. Еще один штрих к образу "демонстративного неповиновения". - В последний раз я видела его неделю назад, когда он рассказал нам о фальшивой Каракуре...

На сей раз пришла ее очередь состроить непроницаемое лицо - так тщательно, что при взгляде на нее любой решит, что она крупно проболталась и пытается это скрыть. Она даже побледнела и покрылась холодным потом (для этого пришлось изо всей силы вывернуть под неудобным углом скрученные запястья).

Лав взорвался полупридушенной гневной тирадой, из которой кое-как разобрать можно было только "Лиза, ты что творишь?!"

Это придало ее спектаклю убедительности и это было прекрасно. Было бы еще прекраснее, если бы оказалось, что Лав догадался, что она задумала, и теперь подыгрывает ей, но Лиза была почти уверена, что только дурацкое везение помешало ему сейчас все испортить. Нужно было перевести игру в плоскость, где его реакции перестанут быть определяющим фактором.

- Ну воооот... так держать, детонька.

Лиза твердо решила, что за "детоньку" непременно оторвет Ичимару яйца. Может быть, не прямо сейчас, но она согласна подождать.

- Видите, если вы будете хорошими мальчиками и девачками, вы скора поймете, что здесь у нас не так уж плохо.

- Угу. Потрясающе. Именно поэтому вы нас так хорошо зафиксировали. Интересно, Хачи там хотя бы дышит после того, как вы его спеленали?

Лав всегда был человеком выдержанным, но похоже, что его выдержка рухнула еще вместе с той высоткой в Каракуре. Спасибо хоть за то, что Хачи пошевелился в ответ и с видимым усилием склонил голову, и это означало, что он по крайней мере жив и в сознании.

- Тай-чо при-ка-зааал! - пропел Ичимару, как будто они сидели в классной комнате и играли в “Двадцать вопросов”.

- Лав, перестань, будет только хуже! – Лизе нужно было взять ситуацию под контроль, и немедленно. К дьяволам изящные многоходовки и тонкие манипуляции. Что-то в голосе Ичимару заставляло волосы на затылке даже не становиться дыбом, а пытаться оторваться и убежать. Вместо того, чтобы придать собственному голосу убедительный оттенок паники, ей приходилось прилагать усилия, чтобы не заорать от ужаса на самом деле.

- Будет хуже, абязательно будет, - Ичимару сокрушенно – мать его, сокрушенно! – поцокал языком и снова обошел плиту секкисеки по кругу. Дойдя до Лизы, он опять неуловимым змеиным движением вытянул руку и на этот раз чувствительно побарабанил костяшками пальцев по ее темечку. Она взвизгнула от боли, не тратя сил на то, чтобы пытаться сдерживаться. Если она в нем не ошибается, он быстро заскучает, если будет добиваться желаемой реакции без усилий.

Для того, чтобы бороться чуть позже, ей пригодится каждая крупица сил, сбереженная сейчас.

Но он нападает так неожиданно. Беспорядочно. Бессистемно.

- Мы будем послушными, - быстро проговорила она. Для игрока нет худшего противника, чем тот, который действует хаотически. Ты вырабатываешь стратегию, продумываешь комбинации, мастерски блефуешь – а потом один его бестолковый ход и все это радостно летит к чертям.

- "Послушными"? Лиза, они убили Шинджи! И ты собираешься быть послушной?

- Лав, твою маму восемь раз, а что нам еще остается? - зашипела она и свирепо уставилась на него, надеясь вопреки всему, что он поймет - она пытается выиграть время, сама не зная еще, для чего именно.

Еще она надеялась, что он поймет - она знает, что их друзья мертвы, и ей не все равно, и она тоже хочет отомстить. Но с этим придется подождать. Не сейчас. Позже. Много позже.

- Девушка дело говорит, Аикава-хан. Не мнооого вам троим помимо этого остается. Да ты ж и сам панимаешь. Сам сказал, что первым делом попробовал, как работают эти наручники, нээ?

Лав снова переключился на Ичимару, пытаясь вертеть головой так, чтобы по возможности прослеживать взглядом его движения. Последнее было не самой простой задачей.

- Лиза, если бы они хотели убить нас, то убили бы. Он сказал, что мы нужны им живыми, - прошептал он. – Что Айзену мы нужны живыми.

- Ну так чтооо? Вы сидите тут такие все из себя за-фик-сиии-рованные, и что вы в таком виде намерены делать? - На этот раз, Ичимару съездил по затылку Лава своим дурацким вакизаши.

- Ничего, - Лав вскинул голову, насколько мог. - Ни черта мы не намерены для вас делать. И мы уж никак не намерены предавать своих.

Лиза отвернулась так, чтобы не видеть его, сознательно лишая себя возможности убедиться, что Лав обращается не столько к Ичимару, сколько к ней. Хисаги снова рассматривал что-то несуществующее в дальнем углу, но время от времени украдкой поглядывал в их сторону, следя за происходящим. Его руки по-прежнему были плотно скрещены на груди.

- Своииих? Тоись это у нас Мугурума-тайчо и Оторибаши-тайчо и остальные? - Ичимару хихикнул. - Забавненько.

Лиза видела, как Хисаги скривился. Самообладание начинало ему отказывать. Ему очень хотелось оказаться подальше отсюда. Это желание было начертано на его лице так же отчетливо, как его тройной шрам.

- Ты хочешь мине тут сказать, что свои вас спасут, или там, вы их спасете или как там еще? Нууу, дружище, расслабься уже. Барраган сказал, что он их убил. Всю вашу компанию. Аднаво за другим. Я ж сказал, очень неудобненько получилось. Айзен-тайчо расстроился и у нас стало одним Барраганом меньше, прикиньте? - Ичимару счастливо расхохотался собственному остроумию и даже наклонился и хлопнул себя по ляжкам в порыве веселья.

Его смех резко оборвался шипением и взрывом такой отборной брани, что у Лизы, которая вовсе не была нежной фиалкой, невольно начали гореть уши. Потом он снова принялся расхаживать перед ними, прихрамывая от боли и злобно зыркая на Лава, как будто это Лав во всем виноват.

- Сволочь! Не смей на миня так сматреть! Вы все не смейте сидеть тут связанные с таким видом, будто вы лучше миня! Суки!..

С ее щеки стекал его плевок. Хисаги таращился на них, и на лице его на этот раз был начертан неприкрытый ужас. Она попыталась привлечь его внимание так, чтобы не заметил Ичимару.

- Вы праиграли! Мы победили! - Ичимару колотил себя кулаком в грудь, хотя видно было, что это причиняет ему боль. Лиза по-прежнему не могла разглядеть никаких следов ранения. - И это означает, что ты, гад, не имеешь никаких прав сидеть тут и огрызацца на миня, понял? Понял?!

Мамочки, да он же псих. Совсем-совсем псих. Наконец-то до нее это дошло. И до Хисаги тоже дошло. К концу тирады Ичимару у него глаза были шире лица от шока.

Остановите его, проговорила Лиза одними губами. Хисаги смотрел в ее сторону. Он должен был ее видеть. Должен был. Я не могу. Вы должны остановить его.

Лав мог быть вне себя от гневя и горя, но он не мог не понимать, что все висит на волоске. Вот только сойти с накатанной дорожки он тоже не мог.

- Я поступаю так, как того требует честь моя и моих друзей.

Лиза знала, что это самое близкое подобие капитуляции, какого только можно в принципе ожидать от Лава.

- Честь? ЧЕСТЬ?! - уголки рта у Ичимару стремительно поползли вверх, но это было чем угодно, только не улыбкой.

Остановите его. Хисаги смотрел на нее, сквозь нее. Прошу вас. Пожалуйста. Помогите.

- Да, честь, - Лав уже не мог остановиться. Ничего не мог с собой поделать. И она ничего не могла сделать.

Помогите нам.

На мгновение она подумала, что Хисаги услышал ее. Она увидела, как он прищурился, размышляя. Ичимару остановился как раз в пределах досягаемости его рук.

- Айзен мог превратить нас в чудовищ, но нашу честь он отнять не смог. И ты не сможешь.

Прошу вас.

Хисаги все еще размышлял, когда Ичимару выхватил меч. Его руки только-только начали распрямляться, когда Ичимару выкрикнул что-то, что она не смогла разобрать.

Что-то тонкое вспыхнуло и протянулось к ним и Лава уже не было рядом с ней и все, что она могла разглядеть боковым зрением - длинное, узкое лезвие. Она обернулась и увидела Лава в нескольких шагах у себя за спиной, над самым краем плиты секкисеки. Он повис на клинке, пробившем его горло.

- Поговори у миня еще, - прощебетал Ичимару.

Лав шевельнул губами, но ничего не смог сказать, только струйка крови вытекла изо рта. Лиза заставляла себя смотреть, смотреть ему в глаза, безмолвно умолять, чтобы он понял. Она старалась как могла. Она пыталась спасти его. Понял ли он это? Простил ли ее?

Но в его взгляде ни понимания, ни прощения не было, ничегошеньки там не было, и занпакто Ичимару выскользнул из раны с влажным хлюпаньем, которое она теперь будет слышать каждую ночь, пытаясь уснуть, и Лав тяжело рухнул на каменный пол с глухим стуком, и все, о чем она могла думать, так это только о том, что так не годится, кто-нибудь должен был стоять там и подхватить его.

- Оииии... а что это у нас за сердитое личико, детонька? - Ичимару дышал часто и прерывисто, будто вот-вот то ли завалится в обморок, то ли кончит. Он подошел так близко, что носки его сандалий почти коснулись края плиты. - Это ты на миня так сердишься?

Ей хотелось разрыдаться. Или заорать. Или предложить ему проследовать прямым курсом на хуй.

Она позволила страху и ненависти парализовать себя, позволила себе вцепиться в них мертвой хваткой и замереть неподвижно, когда Ичимару приподнял ее подбородок кончиком клинка. И все равно ее едва не передернуло - не от того, что острие прокололо кожу, это можно было бы стерпеть, но она почувствовала, как струйка крови побежала по шее.

Когда она скосила глаза туда, где стоял Хисаги, его там не оказалось. Сбежал. С-сука.

- Я задал вапрос, золотко. Ты на миня сердишься?

Ненавижу. Убью. Умру. Боюсь.

- Я...

Мысли метались туда-сюда как бешеные, и она никак не могла совладать с ними, пока не задала себе очень простой вопрос:

Что бы Кьёраку-тайчо сказал ей сделать?

Она задавала себе тот же вопрос больше века назад. Тогда, как и сейчас, ответ был прост.

Для начала останься в живых. Выживи и помни, что не зазорно проиграть сражение с тем, чтобы потом выиграть войну.

Может быть, ее капитан именно так бы и сказал, а может быть, это просто она предпочитала считать, что он сказал бы ей именно это, но в любом случае эти слова вернули ей способность соображать, которая была ей сейчас необходима как никогда.

- Как вам будет угодно, сэр, - выдавила она наконец. Неважно, что голос у нее сел и дрожит. Если он решит, что сломал ее - тем лучше. Все, что ей теперь нужно – держаться.

И продержаться столько, сколько потребуется.

Меч отодвинулся от ее подбородка.

- Мая ж ты пусичка, какая ты умненькая. Я умненьких и послушных никада не обижаю, все па-чесному. А тепеерь давай...

- Гин, ты был невежлив с нашими гостями?

Она узнала бы этот голос из тысячи, даже теперь, когда в нем не осталось ни капли привычной когда-то фальшивой почтительности. Айзен Соуске направлялся к ним от двери, вырастая из ребенка в мужчину по мере того, как стены и потолок смыкались вокруг него.

Он изменился. Изменился помимо того, что сменил прическу и избавился от уродских очков. Она попыталась сформулировать для себя словами, что же в нем не так, но все, что у нее получилось, звучало как "он стеклянный". Не то, чтобы он теперь блестел, скорее выглядел плоским, как отражение в окне или в зеркале.

- Ойечки... вы ж знаете, как оно бывает, Айзен-тайчо, - Ичимару почесал в затылке. Сейчас он разговаривал как маленький мальчик, который привык, что его проказы скорее развлекают взрослых, чем могут повлечь за собой какое бы то ни было наказание. - Очень уж я не люплю, када люди забывают, кто тут главный.

Айзен милостиво улыбнулся, и от этого ей стало едва ли не более жутко, чем от всего, что с ней произошло за последние сутки.

- Я думаю, теперь ты можешь предоставить мне уладить дело. Пожалуйста, передай Заэлю, что ему следует прислать сюда достаточное количество своих фрассьонов, чтобы проводить Ушоду-сана в более надежное помещение.

- Тайчоо, все будет в лучшем виде... - Ичимару удалился, помахивая на прощанье ручкой через плечо. Его все еще пошатывало.

- Я уже попросил Хисаги удостовериться, что ваши апартаменты готовы, Ядомару-сан. Я глубоко сожалею, что наша встреча состоялась при столь прискорбных обстоятельствах. Прошу вас, примите мои искренние извинения по поводу самовольных действий Ичимару-тайчо. Он сильно пострадал от огней Ямамото-сотайчо, и, хотя нам удалось залечить физические повреждения... - он пожал плечами с видом человека, которому искренне наплевать, как там Ичимару вылечили или не вылечили.

- Мои... апартаменты? - Лиза никак не могла сообразить, на что он намекает, кроме того, что их с Хачи все-таки поместят отдельно.

- Совершенно верно. Время от времени у меня будут для вас некоторые незначительные поручения, также мне может потребоваться ваша помощь с одним из наших пленных и ваше присутствие при определенных мероприятиях, но за исключением этого я хотел бы, чтобы вы считали себя моей гостьей. Я искренне надеялся, что мне не придется ограничиваться лишь вами, Ядомару-сан, но, увы... – он демонстративно бросил взгляд туда, где лежало тело Лава, - Заэлю и Маюри придется обходиться тем, что есть. Вы, в свою очередь, будете избавлены от их внимания.

Не сказанное вслух "при условии, что" прозвучало оглушительно громко.

- А сейчас я бы посоветовал вам уделить моим словам самое пристальное внимание. И вам также, Ушода-сан, так как это касается и вас.

И затем Айзен крайне учтиво и не менее убедительно разъяснил им условия их пребывания в этом месте живыми и по возможности целыми.

Два дня спустя какой-то фрассьон бесцеремонно выволок Лизу из ее комнаты, где она как раз уснула впервые за эти самые два дня. Следующий час ее жизни оказался совершенно незабываем во многих малоаппетитных смыслах. У нее остался на память солидный шрам на левом предплечье и еще один, довольно витиеватой формы, в низу живота. После окончания "разъяснительной беседы" ее, бледную, дрожащую и перемазанную в крови, куда-то отвели, поставили перед какими-то экранами и довольно долго заставляли поворачиваться то одним, то другим боком, чтобы лучше продемонстрировать плоды Заэлевых трудов. Она не могла видеть, кто - или что - находился по ту сторону экранов, но потом Айзен сообщил ей, что Ушода-сан просил засвидетельствовать ей свои глубочайшие извинения и заверения в своем примерном поведении в будущем.

У Лизы болели даже те места, о существовании которых она никогда не подозревала, но она с трудом прятала торжествующую улыбку всю обратную дорогу до ее комнат. Хачи испытывал наложенные ограничения на прочность, как она от него и ожидала.

Так же, как и она испытала их днем раньше, вот только ее подглядывание в неположенные замочные скважины, небрежное ровно настолько, чтобы быть застуканной, повлекло за собой вежливое и почти добродушное напоминание об условиях ее "гостевого статуса" в Лас Ночес - и все. Хотела бы она знать, понял ли Айзен, как много он ей невольно этим сообщил.

Помимо этого, события не баловали ее разнообразием. Она, как могла, исследовала все территории, где ей позволено было находиться, стараясь собрать как можно больше информации. Иногда ей доверяли относить еду Иноуэ Орихиме. Девочка еле узнавала Лизу; Лиза одно время пробовала развеселить ее хотя бы похабными анекдотами, но Орихиме даже не попыталась улыбнуться.

Хисаги при редких встречах не проявлял ничего, кроме напускного безразличия. Их общение сводилось к распоряжениям, которые он ей передавал. Впрочем, однажды он специально заговорил с ней только затем, чтобы сообщить, что Ичимару отправили в Сообщество душ - якобы править там от имени Айзена, но посредством такого повышения по службе его просто отослали с глаз долой.

Она понятия не имела, с какой это стати он так хотел, чтобы она узнала об этом. Только надеялась, что чертов сукин сын не пытался таким ублюдочным образом попросить прощения. В любом случае он, кажется, рассчитывал на более развернутый ответ, чем "угу". И, кстати, вскоре после этого у него и начали понемногу сдавать нервишки.

Она совершила еще несколько мелких нарушений на пробу. Одно – так, чтобы оно выглядело преднамеренным. Два других – замаскированных под оплошность по незнанию или небрежности. Благополучие Хачи было упомянуто вслух только после "преднамеренного" нарушения. В остальных случаях для нее все обошлось коротким домашним арестом. Хотя потом и Заэль и Маюри пожирали ее полными вожделения взглядами. Заэль во всеуслышание выражал свою готовность продолжить начатые опыты, а Маюри упирал на то, что сейчас, вообще-то, его очередь.

Но она и впрямь была "избавлена от их внимания", хотя они ничем не стеснялись с остальными заложниками.

О последних Лиза старалась думать пореже. Дважды ей удавалось вмешаться так, чтобы это не выглядело как вмешательство, но гордиться тут было нечем.

Когда она выберется отсюда - и ни днем раньше - она сможет позволить себе чувствовать себя виноватой в гибели всех медиков из Четвертой, которых она не спасла.

Она сможет позволить себе досужие размышления обо всех тех словах, которые она могла тогда произнести, не произнести или произнести по-другому – так, чтобы сохранить Лаву жизнь.

Она сможет кричать и плакать и горевать и бить посуду и напиться в хлам и потом плакать и горевать снова.

А пока что она должна продолжать играть в свои игры и делать все возможное, чтобы сохранять силы и здравый рассудок. Она позволила себе скучать по трем приятным вещам в день и малевать граффити. Она пересматривала в уме любимые телешоу и перечитывала мангу, пытаясь уснуть. Она не уставала напоминать себе, что если она зайдет слишком далеко, чтобы спасти одного человека сейчас, это будет означать, что она не сможет спасти многих позже.

Пока она жива и невредима, это означает, что жив и невредим Хачи. Айзен зачем-то нуждался в нем и в гарантиях его доброй воли. Она была этими гарантиями.

Она надеялась, что Хачи знает – она безропотно примет участь заложника, если это будет необходимо для того, чтобы уничтожить Айзена. Она надеялась, что он простит ее, если расклад окажется зеркально противоположным.

Она гадала, простит ли ее Четвертая дивизия, если когда-нибудь каким-то образом ей выпадет шанс объясниться перед ними.

Она старалась не думать о том, простил ли Лав ее перед смертью за то, что он посчитал капитуляцией. Или о том, простил бы он ее сейчас, если бы увидел, как она кокетничает с человеком, который стоял и смотрел, как его убивают.

Все это было важно для нее, будет важно для нее потом, позже, а сейчас важно лишь сосредоточиться на том, что ей делать дальше. Что бы это ни было.

Когда бы ни настало это "позже".

Сколько же она уже здесь пробыла? Бывали дни, которые тянулись как старая жвачка, а бывали и недели, которые пролетали как часы. Может быть, ее чувство времени отказывалось ей служить, а может быть, это само время здесь было таким же искривленным, как и пространство.

Прошло ли пять минут или полтора часа, но в любом случае они наконец вышли к воротам, за которыми простиралась пустыня.

- Мда. Еще скучнее, чем внутри, - выдала она после того, как некоторое время добросовестно рассматривала пейзаж.

- И еще страшнее, - отозвался Хисаги, жмурясь на бледном свету.

Никакого патруля в обозримом пространстве не наблюдалось.

Она молчала, и спустя какое-то время Хисаги заговорил снова:

- Вы сказали, что вам здесь всегда либо скучно, либо страшно - так?

- Я сказала?.. – она уже успела забыть об этом, а он, выходит, запомнил? - Вроде того, да. А что там в глуши такого страшного? Дикие Пустые?

- Вы первый раз выбрались так далеко? – это было наблюдением в той же мере, что и вопросом.

Она пожала плечами и поставила очередную галочку напротив предположения о том, что он не знал о специфических условиях ее "гостевого статуса". Хорошо еще, что ей позволили оставить при себе Тонбо – вдвойне хорошо, если вспомнить ее давешнее столкновение с каким-то бывшим фрассьоном Заэля.

Как странно, размышляла она, сортируя в уме факты, предположения и подозрения, что у заключенной не отобрали оружие. О да, она была прекрасно мотивирована не впадать в боевое безумие и не кромсать арранкаров направо и налево, но все равно странно. Она размышляла и разглядывала Хисаги, а Хисаги разглядывал зыбкую мерцающую линию горизонта, и ладонь его стискивала основание ножен, а большой палец упирался в цубу так, будто он вот-вот подтолкнет ее и выхватит занпакто.

Он отдавал приказы - в отличие от нее. Он пользовался привилегиями, которых она была лишена. Но ведь и она, в свою очередь, пользовалась такими привилегиями, которых была лишена, например, Иноуэ Орихиме, а уборщики из Четвертой должны были выказывать ей должное почтение при встрече.

- Ну и где же ваш патруль?

- Может быть, патруль так и не нашел их, - Лиза навострила уши, но Хисаги, казалось, не заметил своей оговорки. Он криво ухмыльнулся и добавил: - А может быть, неведомые твари в ночи сами нашли патруль.

- Бывает, - она сладко улыбнулась в ответ. Меньше Айзеновых громил – меньше головной боли и мороки в будущем, плакать по ним она точно не станет.

- Хотя я почти уверен, что они успели уйти.

"Они". Он повторил это два раза подряд. Он смотрел на горизонт, не отрываясь, и сквозь страх и усталость в его взгляде пробивалось что-то еще.

Что-то.

Если она чему и научилась за свою некороткую жизнь, так это тому, как удержать лицо, вытянув впервые за вечер карту, которая может – всего лишь может – стать началом выигрышной комбинации.

Все эти месяцы она провела с восьмеркой, тройкой и девяткой на руках. Все, что ей оставалось - блефовать и ждать.

Но ждать чего? И она совершенно точно не могла ждать еще сорок лет или еще сто.

Перед ней открылась возможность. Но что ей с этой возможностью делать? Стоит ли ей вообще делать что бы то ни было? Может быть, впереди у нее – шанс получше, который она непременно упустит, погнавшись за этим.

Это могло быть ловушкой. Но она не первый день наблюдала за Хисаги. В человеке просто не уместится столько актерского таланта, чтобы достоверно изобразить то, что с ним творится.

- И давно они - ушли? - спросила она. Легкий акцент на местоимении можно было бы списать на игру воображения.

Он застыл, как каменный. Очень красноречиво застыл. Такая попытка не выдать себя выдавала его с головой.

- Недавно, - он замолчал так резко, словно это его собственный язык против его воли стал слишком болтлив.

Если она сделала сейчас неверный выбор, Хачи может заплатить за него очень дорого. Она сама может заплатить очень дорого.

- Понимаю.

Лиза все же напомнила себе, что нужно быть поосторожнее. Слишком неверной была почва, на которую она только что ступила.

Вербовать Хисаги в союзники было не самой блестящей из идей. В конце концов, он допустил, чтобы Лава убили. Но - скольких людей она сама не помешала убить или сделать с ними еще чего похуже?

Видно было, что он вот-вот сорвется. Это могло произойти в любой момент. Может быть, Айзен уже заметил и в любой момент запросто начнет давить на него, чтобы процесс самую малость ускорился.

- Неужели? - если бы речь шла о ком-нибудь другом, она могла бы поклясться, что в его тоне ясно слышатся отчаяние и надежда. Все, что ей нужно было сейчас - сделать ему предложение...

Блеф может обернуться пустыми карманами. Вопрос только в том, будут это карманы всех ее партнеров по карточному столу или же ее собственные.

- Как знать, как знать, - она посмотрела на него в упор и впервые по-настоящему задумалась, зачем это он сделал себе такую татуировку. - А вы - вы понимаете, что будет, если они окажутся на свободе?

Она сбросила карты. Вопрос только в том, что она вытянет взамен из колоды.

Он молчал. Он по-прежнему избегал смотреть ей в глаза.

Даже если теперь ей начнет идти хорошая карта, с этого момента игра катастрофически ускорится. Игра станет непредсказуемой.

Она изнывала от нетерпения, предвкушая это.

- Да, - произнес он наконец. Одно слово, и оно сказало ей так много.

Ее внутренний голос не преминул напомнить ей, что, возможно, она просто слишком устала ждать.

- Понимаю.

Все это было так рискованно. Может быть, слишком рискованно. Может быть, она что-то интерпретировала неверно. Может быть, он сдаст ее Айзену. Может быть, она должна дождаться более подходящего случая, но...

К дьяволам благоразумие.

- Хисаги…

В теперешней игре оно ничего ей не принесло.

- Да, Ядомару-сан?..

Она поддерживает ставку.

- Что бы вы ни затевали, я в деле.

----------------------------------------------------


^* Непереводимая игра слов: prudence - благоразумие (англ.); вторая песня с White Album называется "Dear Prudence" (и следом за ней идет Glass Onion)

^* Lingerie Senshi Papillon Rose - фанатская пародия на Сейлор Мун. Немножко мистификация, не немножко - махровое эччи

@темы: переводы, Winter War/Зимняя Война, bleach

---

Кототерапия

Оригинальное название: Mruczando
Автор: Arien_Halfelven
Ссылка на оригинал: www.fanfiction.net/s/6250038/1/Mruczando
Разрешение на перевод: получено
Название: Кототерапия
Переводчик  CrippledSeidhe
Бета:  answeraquestion
Пейринг: Бьякуя, Гриммджо, Ренджи, Унохана, Гин и другие
Жанр: General, Humor, Fluff
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: Все права не наши
Саммари: После войны Эспада по имени Гриммджо Джаггерджек пытается устроить свою жизнь, но обстоятельства по имени Кучики Бьякуя неожиданно оказываются против него.
Примечания переводчика: Концентрация безудержного и беспощадного, к тому же диаложного флаффа в тексте превышает все возможное и невозможное. Нет, правда. Текст рекомендуется читать медленно и хорошо запивать

* Расположение Четвертой дивизии, госпиталь...

* Расположение Четвертой дивизии, госпиталь. Палата Шестой дивизии.*

- Мррррррррррр...
- Капитан... Нам же уже лучше, правда? В смысле, мы себя уже лучше чувствуем?
- Абарай, вы - мой лейтенант. Я думаю, не будет чрезмерным нарушением этикета, если вы перестанете обращаться ко мне во множественном числе.
- Но капитан, я же говорю про нас обоих. Мы здоровы, как два породистых карпа, разве не так?
- Мррррррррррррр.
- В самом деле, Абарай, я бы не хотел, чтобы меня сравнивали с карпом. Удручающе хрупкие создания... Я всерьез подумываю о том, чтобы начать разводить вместо них уток.

Тишина.

- Мррррррррррррр.
- Уток...
- Уток, Абарай. Утка - это такая птица. Из семейства утиных. Яйцекладущая, то бишь несет яйца.
- Вкуснее всего, если зажарить до хрустящей корочки.
- Яйца с хрустящей корочкой?
- Мрррррррррррррр.
- Да не, утка... целиком на вертеле, пальчики оближешь... или фаршированная, со сладким соусом... о, ками...
- По некотором размышлении я, пожалуй, предпочту вложить деньги в разведение раков.
- Мррррррррррррррр.
- Раки с укропом... С укропчиком...
- Черепахи. Это окончательное решение. Да, именно черепахи.
- Фуууу. Они же жесткие и невкусные, капитан!
- В отличие от утки с хрустящей корочкой?
- Мррррр.
- Капитан, умоляю, давайте уже сбежим отсюда. Клянусь, если вы согласитесь, я лично отправлюсь на охоту, чтобы наловить для вас самых лучших черепах, я буду охотиться день и ночь, вы можете положиться на меня, клянусь...
- Абарай.
- Так точно, капитан!
- Прекратите врать.
- Ну капитааааан...
- Мррррррррррррр.

-------------------------------------------------------------------------------
Чтоб ему провалиться.

Капитан Кучики Бьякуя отличался поистине безграничным терпением. Раз поставив перед собой четкую цель, он мог, если обстоятельства того требовали, потратить годы на ее достижение, преодолевая путь шаг за шагом с неослабевающим упорством. Давно утративший юношеские иллюзии и душевные порывы, он, однако, сохранил в себе целеустремленность таких размеров, что ею можно было бы затопить при желании всю пустыню Уэко Мундо.

А еще он был с норовом.
В отличие от типичных тяжелых пациентов, ведущих спокойную жизнь растений, Кучики Бьякуя растительной кротостью не отличался. Если что-то беспокоило его - он заявлял об этом прямо. Если что-то ему претило - он предпринимал соответствующие меры. Если что-то подрывало стабильность его представлений о мире - Кучики-тайчо выпалывал это с корнем и остатки немедленно сжигал. А его гордость и достоинство никогда не мирились даже с малейшими признаками неуважения. Стальная воля, стальная выдержка, стальная хватка и снисходительность, хрупкая, как фарфоровая статуэтка - вот вам Кучики Бьякуя во всей красе.

Чтоб ему провалиться.

Гриммджо Джаггерджек очень, очень рассчитывал на эту самую знаменитую непримиримость. И на гордость рассчитывал, и на высокомерие, и на упертую узколобость - о, тут был полный комплект, - и на принципиальное отвращение ко всем, кто находится в чине ниже капитана. Гриммджо на все это рассчитывал, и похоже, что очень, очень крупно просчитался.
Эх.

На следующий день доблестный Секста Эспада снова был на своем посту и настойчиво вливал в уши Кучики Бьякуи акустический яд кошачьего обаяния. Увы, отравляемые уши не вяли, не сворачивались трубочкой и даже не поворачивались в сторону источника звука.

- Мрррррррррррррррр... - Гриммджо старался изо всех сил.

Ну хорошо, наверное, прядание ушами было не совсем в стиле неприступного аристократа. Быстрое обнюхивание при первой встрече дало Шестому Эспаде некоторое представление о личности предмета его мурчаний. Он только не предвидел, что те самые гордость и сила воли не позволят Кучики-тайчо опуститься до такой недостойной низости, как жалобы. Причины жаловаться? Разумеется, никаких - когда присутствие Гриммджо у постели болящих офицеров Шестой дивизии было официально объявлено частью инновационной фелинотерапии, Кучики не повел ни одной из своих идеально симметричных бровей в знак какого-либо протеста. Видимо, все-таки решил, что пациенту, желающему выздороветь, должно безропотно сносить тяготы лечения. Даже если в их числе приходится терпеть на своей постели мохнатую тушу, которая всюду оставляет комья голубой шерсти и весит больше, чем Ренджи в гипсе.

- Мррррррррррррррррррр...
Гриммджо вздохнул и скривился - его кошачье самолюбие было уязвлено до крайности. Он никогда не был силен в далекоидущих планах, но тут-то дело было верное! Проклятый тощий шинигами должен был бы возмутиться еще три дня назад. Да что там три, с самого первого дня он должен был начать хоть как-то реагировать. А он, холера б его взяла, молчит как рыба об лед!
- Мрррррррррррррррррррр?
Тишина.
-...
Тишина.
- Мрррррррррррррррррррррр...
Тишина.

Конечно, Кучики Бьякуя мгновенно растерял бы свою невозмутимость, если бы Гриммджо попытался прямо оскорбить его драгоценное достоинство вместе с честью. Увы, хитроумный план Шестого Эспады предполагал исключительно косвенное воздействие. Маячить рядом. Надоедать. Докучать. Раздражать. Медленно доводить до точки кипения.
Мурлыкать.

- Мррррррррррррррр...
Тишина.
- Мррррррррррррррррррррррррр...
Тишина.
- Мррррррррррррр...

- Капитааааааан... - простонал Ренджи. - Я хочу домой...
Кучики-тайчо удостоил его задумчивым взглядом, но ничего не сказал. На краешке его койки, где-то между изящной капитанской шеей и забинтованным капитанским бедром, свернулся клубочком в меру упитанный Эспада в самом расцвете сил и в расхристанном халате, отдаленно напоминающем сестринскую форму. Гриммджо Джаггерджек мурлыкал, помуркивал, обмурлыкивал каждую минуту пребывания офицеров Шестой дивизии на излечении, и уже довел лейтенанта Абарая до белого каления и устойчивых мыслей о самоубийстве.

Вот только толку с того было немного.

Ренджи пал случайной жертвой дьявольского замысла - нужными полномочиями он все равно не обладал и изводить его было совершенно незачем. Если кто и был способен обеспечить Гриммджо изгнание из госпиталя и отправку туда, куда он стремился, то только один из капитанов. Сейчас, после бурь и громов финального сражения с Айзеном, в стенах госпиталя обреталось довольно много представителей этого редкого вида. К сожалению, злить капитана Унохану Гриммджо не решался - все-таки она была добра к нему, насколько могла, когда пристроила к себе в штат сотрудников, назначив его на должность главного нагревателя подушек. Капитан Хицугайя был недосягаем, так как лейтенант Мацумото заявила во всеуслышание, что кошки высасывают дыхание младенцев. Капитан Хицугайя, возмущенный донельзя сравнением с высосанным младенцем, закатил скандал, в результате которого у него приключилось учащенное сердцебиение, а Рангику и Гриммджо временно запретили входить в его палату. Гриммджо попытал счастья с капитаном Восьмой дивизии, но тот на присутствие теплого, мурлычущего и с лишними зубами на физиономии постороннего реагировал примерно так же, как и на все остальное - то есть здоровым похрапыванием. После этого ничего не оставалось, кроме как брать измором Кучики Бьякую, который оказался очень крепким орешком даже для пантерьих зубов. Безвинно попавший под раздачу Абарай уже после первого сеанса умиротворяющих кошачьих колыбельных начал умолять своего командира избавить его от мучений прямо Сенбонзакурой в лоб.
Капитан Кучики не сжалился.

Стальная выдержка и чувство превосходства над миром и всеми его обитателями сделали свое черное дело - по проклятому капитану вообще не было заметно, что фелино... бррр... котомурчальная терапия оказывает на него хоть какое-то действие. Он оставался спокойным как слон и игнорировал и презренного арранкара вместе с его мурлыканьем, и Ренджи, даже когда тот переходил от мольб о помощи к угрозам расправиться с подлым вражиной лично.

К счастью для всех заинтересованных сторон, после полученных в Уэко Мундо травм Ренджи оказался надежно обездвижен бинтами, гипсом и растяжками, которые сделали его похожим на пухленькую красноволосую мумию. Не утихающее ни днем, ни ночью мурлыканье должно было бы, по идее, ускорять процесс выздоровления, но пока что Ренджи с каждой минутой только все больше ерзал на кровати, царапался об гипс, душевно терзался и очень, очень хотел домой.

А капитан Кучики - ноль внимания.
Гриммджо продемонстрировал ему весь свой мурчательный репертуар, включая экзотические мелодии, получаемые вибрацией нижней челюсти и воздуха в дыре на пузе. Он уже готов был попробовать мурлыкать, стоя на голове, но всерьез боялся, что несгибаемого капитана не проймешь и этим.

Холера его задери, весь хитроумный план насмарку.
Экс-Эспада свернулся крубочком и снова замурлыкал - в довольно мрачной тональности. Кототерапия, мать их за ногу. Связался с идиотами...

-----------------------------------------------------------------------
- Мррррррррррр...
- Капитан...
- Я вас слушаю, Абарай-фукутайчо.
- Выпустите меня отсюда, я больше не могу.
- Солдат должен стойко переносить боль от боевых ранений. Будьте мужчиной, Абарай.
- Я и так мужчина! И требую обращаться со мной, как с мужчиной!
- Мррррррррррррр...
- Что вы хотите этим сказать? Я должен вас побрить?
-Ничего. Порубите меня на фарш, капитан, только помельче. Я вас очень прошу.
-Вам должно быть стыдно, Абарай. Смерть - это вершина пути воина, а не путь к позорному бегству. Сосредоточьтесь на выздоровлении и прекратите ныть.

- У меня татуировки чешутся.
- Я предупреждал вас, что это не только неэстетично, но и негигиенично.
- Вы видели их все, и ни о чем таком вы меня тогда не предупреждали...
- Тогда у вас чесалось кое-что другое.
- Капитан, смилуйтесь! Ну правда же под повязками все чешется! Ну что мне делать?
- Страдать с достоинством.
- Ради вас я согласен даже умереть с достоинством, только почешите.
- И думать об этом забудьте. Достойному мужу следует улаживать такие вопросы самостоятельно.
- Капитан, мои возможности в этом плане объективно ограничены гипсом. Спасите меня, ну что вам стоит!
- Абарай, имейте совесть и не обременяйте посторонних своими кожными проблемами.
- Вы не посторонний, вы мой капитан. А я, между прочим, ваш лейтенант.
- Мррррррррррррррррррррр...
- Это как если бы я был вашей правой рукой, вот!
-...
- То есть левой, наверно.
-...
- Ну хотя бы ноготком на левом мизинце?
- Вы намекаете, что я обязан вас полировать?
- Отполируйте меня, отполируйте! Золой и песком! Наждачной бумагой! Сенбонзакурой! Умоляю, облегчите мои страдания!
- Вы вполне в состоянии облегчить свои страдания самостоятельно, Абарай, если проявите минимальную смекалку.

- Я не могу. Тут это животное. Оно смотрит!
- Мррррррррррррр...
- Это наш терапевт и ценный союзник Готей-13. Вы можете ни в чем его не стесняться, он почти что врач - следовательно, обязан хранить профессиональную тайну.
- Мррррррррррррррррррр...
- Что-то по его роже не скажешь, что он там что-то такое обязан.
- По моему шикаю тоже не скажешь, какие на самом деле острые эти розовые лепесточки...
- Мррррррррр!
- Впрочем, я уклонился от предмета разговора. Внешность, Абарай, часто обманчива. Я уверен, что Гриммджо-сан ни под каким видом не станет нарушать правил конфиденциальности. Вы можете свободно почесать в его присутствии все, что в этом нуждается.
- Мрррррррррр.
- Капитан, ну почему тогда вы не можете почесать мне в его присутствии то, что в этом нуждается? Вам проще, вы хотя бы шевелиться можете.
- Потому что вам следует поработать над развитием в себе стойкости духа и презрения к трудностям.
- Так давайте я поработаю, а вы почешете...
- Это было бы небезынтересным распределением обязанностей, с учетом того, что обычно бывает наоборот.

- Капитаааан... я щас умру...
- Воспользуйтесь подушкой.
- У меня нет подушки. Нам, простым лейтенантам, такой роскоши не положено. И вообще, у меня руки к груди примотаны.
- Мрррррррррррррррр...
- Если бы вы не хватали серо голыми руками, они бы не обгорели до мяса.
- Нам, простым лейтенантам, харчами перебирать не приходится. Что в морду летит - то и ловим. Голыми руками, да. Мы перчаток с пуговками не носим.

Молчание.

- Мрррррррррррр...

Молчание.

Абарай Ренджи понял, какого дурака свалял, только тогда, когда не дождался очередного остроумного ответа, поглядел на капитана и увидел, с каким отчаянием тот смотрит на собственные забинтованные руки. И ни пуговичек, ни перчаточек, пока сухожилия не заживут, Унохана-тайчо так сказала. Айайай...
У Ренджи было доброе сердце и сейчас оно заныло так, что слышно было даже из-под гипса и паутины растяжек.

- Так вот, капитан, по-моему, нас давно уже могли бы выпустить отсюда и избавить от этих кошачьих концертов, - он попытался быстренько сменить тему. Не помогло.
- Мрррррррррррррррр! - Гриммджо напустил на себя оскорбленный вид и нагло развернулся к лейтенанту кормой. Это тоже не подействовало - Кучики-тайчо так и сидел, уставившись невидящим взором на свои многострадальные руки, забинтованные по локоть.
- Арранкар меня заешь, - с чувством буркнул Ренджи. Мало того, что жизнь не удалась, так еще и капитан обиделся. Теперь ни сарказмом своим не удостоит, ни даже не почешет ничего. Ну ладно, пусть не руками, но хоть зубами-то он мог? Или кенсейканом. Кенсейканом даже лучше, он такой длинный и жесткий, и может достать даже до...

Черт.
Капитан демонстративно исключил себя из общественной жизни палаты. Бессовестный пантерохоллоу, наоборот, урчал вовсю. Как трактор с прицепом. Это он во всем виноват, зверюка. Сидит тут со своей арранкаротерапией, из-за него теперь даже поговорить не с кем. В общем, отныне лейтенант Абарай был обречен на молчание оскорбленного капитана, убийственный зуд под повязками и проклятые концерты синегривого арранкота, и конца всему этому в ближайшее время не предвиделось.

---------------------------------------------------------
Гриммджо продолжал мурлыкать, но уже начал терять надежду, что когда-нибудь добьется своего и разгневанный капитан наконец потребует, чтобы надоедливого арранкара вышвырнули из Сейрейтея туда, где Куросаки зимуют. В буквальном смысле. В самом что ни на есть разбуквальнейшем.
Жалко им, что ли?

Гриммджо без церемоний сдался в плен, когда Гин блестяще завершил порученное ему секретное задание, наколов некую белую бабочку на острие Шинсо, и с триумфом вернулся в Сейрейтей купаться в лучах заслуженной славы. Как ни странно, торжествующие победители почему-то не стали настаивать на немедленном истреблении побежденных (слегка напугав этим последних) и избавлении мира от арранкарьей чумы. Шинигами не терпелось вернуться к привычному порядку вещей, когда душа рано или поздно превращается или в живого человека, или в холлоу, или в шинигами, и в зависимости от этого либо гоняется с мечом наперевес за кем попало, либо удирает куда глаза глядят от кого придется. Главное, что все довольны и при деле, верно? Шинигами таким, извините за выражение, естественным циклом были вполне довольны, холлоу тоже не возражали, живых людей никто не спрашивал, а Куросаки никто не слушал. Единственная проблема с бывшими Эспада заключалась в том, что непонятно было, к какой категории их относить. На объекты для охоты они не очень-то походили, а выпускать их самих охотиться Готей-13 не рвался. Тем не менее, никто не предложил избавиться от группки неудобных военнопленных радикальным способом. Что там, некоторые офицеры произносили страстные речи в их защиту - особенно старался капитан Одиннадцатой дивизии, упирая на свою искреннюю и бескорыстную готовность предоставить им возможность для круглосуточных совместных тренировок с редкими перерывами на пришивание оторванных конечностей. Лейтенант той же дивизии внесла свою лепту с заявлениями "такие хорошенькие зверюшечки", "давайте-давайте их возьмем" и "а можно они все будут спать со мной?".
В общем, Эспада выжила.

Примера - тот вообще проспал большую часть дискуссии, в которой решалась его судьба. Судя по его виду, ленивый чертяка остался доволен исходом. Небо в Сейрейтее всякий раз, когда на него посмотришь, выглядело по-разному, над головой проплывали облака, внизу копошились шинигами, и никто не рассыпался в прах, проходя мимо Старрка слишком близко. Правда, мелкий из Четвертой дивизии при каждой встрече с Примерой выглядел так, как будто вот-вот испустит дух - но, положа руку на сердце, Ямада Ханатаро выглядел так даже при встрече с собственным отражением в зеркале. Особенно после того, как с ним подружилась Лилинетт. Вот уж кто не скучал на новом месте - Лилинетт свободно гуляла по Сейрейтею, шокировала курсантов Академии своими одежками и - последнее под пагубным влиянием лейтенанта Десятой дивизии - выклянчила-таки у Старрка разрешение на покупку своего первого в жизни бюстгальтера.
Примера пережил и это. С трудом.
Потом сердобольный капитан Кьёраку контрабандой, под полой розового кимоно провел его на свою любимую крышу, и оказалось, что блаженно развалившийся на солнышке ковбой отлично вписывается в пейзаж. А уж после того, как капитан Укитаке свыкся с мыслью, что Шун-чан заворачивает этого странноватого чужака в свое знаменитое кимоно с сугубо платоническими и целомудренными намерениями, последние возражения против присутствия в Сейрейтее Старрка (прикидывающегося ветошью) и его альтер-эго (прикидывающегося электровеником) отпали сами собой.
Хорошо устроился.

А вот деятельная натура Гриммджо требовала большего, чем возможность валяться на солнце пузом кверху. В его случае такое валяние могло привести только к "абдоминальному ожирению", если верить мрачным пророчествам Теслы. Сам фрассьон-блондинк был в последнее время занят попеременно двумя вещами - усердно чистил одежду своего господина и повелителя Нойторры от длинных зеленых волос и допытывался у местных дам, правда ли, что женщины линяют только во время беременности, или это может быть обыкновенным проявлением предменструального синдрома и волноваться еще рано? Нытье Теслы настраивало Гриммджо на совсем уж невеселый лад. Конечно, он мог бы забить себе теплое местечко в Одиннадцатой дивизии, каждый день рубиться с суровым капитаном и махаться на кулачках с лысым недолейтенантом, и, если бы ему очень повезло, их мелкая девчонка даже не завела бы себе привычку насильно пичкать его шоколадом - только зачем? Он помрет от скуки через месяц такого однообразия. Гриммджо хотелось приключений.
И Куросаки Ичиго.

То ли шинигами, то ли человек, то ли холлоу, в любом случае оторванный на всю башку и с банкаем, в котором Пантера уже признала брата по разуму. Приключение. Загадка. Друг.
Предел мечтаний.

В первую же встречу с рыжим человеческим щенком Гриммджо учуял в нем беспокойную мятущуюся душу - которая вибрировала в унисон с его собственной. Постоянная жажда деятельности, постоянное яростное стремление, неважно, к чему, он и сам этого никогда толком не знал, постоянная готовность, несмотря ни на что, бороться и побеждать - и жить. С ним хотелось драться, и дружить, и снова драться бок о бок с ним против всего мира, и никогда, никогда не расставаться.
А эти идиоты во всем белом взяли и заявили, что войне конец.
Куросаки только того и надо было - он вприпрыжку унесся обратно в свой мир. Вслед ему раздавались победные фанфары, рев голосов с праздничной пьянки в Одиннадцатой дивизии и нежные прощальные звездюля от Кучики Рукии, сопровождавшие его до самого сенкаймона. При этом он умудрялся держать свою фирменную морду кирпичом - "враг не пройдет", "граница на замке", "война никогда не кончается" и прочее в том же духе. Смирился ли он с тем, что лично для него война точно никогда не кончится, или еще питал какие-то иллюзии насчет честных намерений старушки-судьбы - Гриммджо не знал.
Но был не прочь узнать.

Если честно, Гриммджо понятия не имел, зачем ему все это надо, но так было даже интереснее. Процесс его всегда привлекал больше результата. И вообще, он банально соскучился по Куросаки с его насупленными бровями и стильным банкаем.
Он, может, подружиться хотел вообще.
Вот надо было сразу увязаться за Куросаки, упасть ему на хвост, прошмыгнуть за ним в гарганту, ненавязчиво похлопать по плечу, сунуть нос в его еду и заговорить с ним человеческим голосом. Может быть, Куросаки даже что-нибудь бы ответил. И покормил бы с руки. И тоже по чем-нибудь бы его похлопал.
Эх, мечты-мечты.

Куросаки не вернется в Сейрейтей иначе как под угрозой новой войны - или хотя бы нового апокалипсиса. Ни того, ни другого Гриммджо организовывать не собирался, так как сильно подозревал, что его рыжий друг такого поворота сюжета не оценит. Вот и оставалось только расхлебывать кашу, которую он сам заварил. И он нес бессмысленные дежурства при раненых - добросовестно мурлыкал им по очереди, пока не отобрал самого перспективного. Вот этого самого, с серыми глазами и холеной рожей, и совершенно глухого к кошачьим мольбам.
- Мрррррррррррррррр...
- Я мог бы также разводить журавлей... - рассуждал тем временем бессердечный капитан Кучики. - Или уточек-мандаринок.
Голубая шерсть на загривке встала дыбом.
- ГРРРРРРРРРРРРРРРРР!...

--------------------------------------------------
* Все еще расположение Четвертой дивизии. Госпиталь. Ночь *

Помещения Четвертой дивизии были погружены во мрак и тишину. Врачи и медсестры разошлись по домам, а пациенты мирно спали - кто добровольно, кто после приема снотворного. Квалифицированный фелинотерапевт свернулся клубком где-то в теплом углу и тоже спал, грезя о лете и клубничных полях.

По опустевшим коридорам бесшумно скользила скрытая тенями гибкая фигура.
Злоумышленник без проблем миновал реанимацию, операционные и отделение интенсивной терапии, прошмыгнул мимо сестринского поста и зигзагами от стенки к стенки принялся пробираться в сторону палат для особо важных персон.
Ему предстояло сыграть важную роль в последующих событиях.

Тишина.

Уже почти добравшись до неведомой цели, злоумышленник вдруг схватился обеими руками за голову, получив меткий удар по темечку, и осел на пол. Его противник отступил назад, и лунный луч из ближайшего окна высветил соблазнительные очертания фигуры и золотистую гриву.
- Попался, подлец.
- Попался-попался, Ран-чан... Практически пал к твоим ногам, - Ичимару Гин попытался состроить умильную физиономию.
- А то как же, - Мацумото потирала руки и нехорошо улыбалась.

Тишина.
Где-то высоко светила луна, кто-то за стенкой беспечно храпел, и пострадавшая голова довольно скоро перестала болеть.

- Ну, что ты здесь делаешь и куда крадешься? Пациентам нужен покой!
- Конечно-конечно, Рангику, я слыхал, как ты яростно охраняла покой Широ-чана, сражалась практически зубами и когтями...
- Заткнись и не увиливай. И не смей даже заглядывать в палату к капитану Хицугайе!
- Я думал, мы сделаем это вместе.
- Заглянем в его палату?
- Нет, сообщим ему, что я его отец.
-...
- Только не по голове! Я пошутил! Клянусь, пошутил!
- Смотри у меня, хитрая лиса. И попробуй только ляпнуть это при капитане.
- Ну что ты, Ран-чан, как можно. Лучше сказать, что его отец - Укитаке.
- Гин! УБЬЮ!!!
- Ран-чан, я тебя очень люблю, но скальпель все-таки убери... И неужели обязательно было так кричать? Ты же вроде сказала, что тут кому-то нужен покой... И почему ты стояла возле палаты Широ-чана, если тебе запретили к ней приближаться? Я должен доложить об этом куда следует. Вот увидишь, я так и сделаю.
- Во-первых, для тебя не Широ-чан, а Хицугайя-тайчо! А во-вторых, если ты пожалуешься на меня, то я пожалуюсь на тебя.
- Ран-чан, а ты, оказывается, хитрая лиса.
- То-то же.
- Хотя ты больше похожа на львицу, защищающую детеныша.
- ГИН!!!
- Ну не надо меня бить, я же просил. Меня и так все бьют. Я - типичная жертва насилия. Как кстати, что мы как раз находимся в больнице.

- Ты мне скажешь наконец, зачем ты сюда притащился?
- Чтобы удовлетворить свое любопытство, зачем же еще.
- Почему ты всегда суешь нос в чужие дела?
- Может, у меня комплексы.
- На почве чужих дел? Ври больше.
- Ах, Рангику-чан, ты как никто другой умеешь поднять мужчине самооценку.
- Что... ты... здесь... делаешь... лисица вредная?!
- Может быть, я хотел попросить кусочек пластыря?
- На язык?
- На мизинец... Злюка Шинсо меня поцарапала.
- Какой ужас, занпакто царапают собственных шинигами. Куда катится мир?
- И не говори.
- И после такого ужаса шинигами не боятся шастать ночью по больнице?
- Я пришел кое-кого проведать.
- Ночью?
- Некоторым удобнее ночью...
- Что - удобнее?
- О, многое... Я вот ночью хурму люблю.
- Ты ее любишь в любое время суток.
- О, и правда. А у тебя с собой есть?
- Нет, болван! Где я тебе возьму хурму в больнице?
- А у меня есть. Будешь?
- Отстань от меня со своей хурмой. Кого ты тут собрался ею угощать?
- Исключительно себя. Для поддержания беседы.
- Значит, ты пришел сюда ночью... беседовать?
- Именно так. И вдобавок, с мужчиной.
- Фи.
- Да-да, Мацумото-фукутайчо, такие вот дела. Очаровательный капитан пригласил меня на ночные посиделки тет-а-тет...
- Гин, ты труп.
- Нэээ?
- Я на тебя пожалуюсь.
- Ну да.
- Прямо с утра.
- К утру я буду уже в кроватке, невинный как младенец. Ах, Изуру такой сладкий, когда сонный...
-...
- А сейчас я должен идти, голубка моя. Тороплюсь на тайное свидание под покровом ночи...
-...
- Ну Ран-чан...
- Делись хурмой - и я буду нема как рыба.

Оставив ублаготворенную Мацумото на стреме, Ичимару Гин проскользнул в палату и удобно устроился на кровати Кучики-тайчо, предварительно убедившись с помошью нескольких пинков, что Абарай спит, как младенец.

- Так мило, что вам уже лучше, Кучики-тайчо. Я так за вас беспокоюсь. Можно сказать, ночей не сплю.
- Экспериментальная терапия дает отличные результаты.

Молчание.

Гин жевал хурму. Бьякуя терпеливо ждал.

Молчание.

- Ну так что?
- Гриммджо Джаггерджек.
- А что с ним не так? По-моему, милый котеночек...
- Милый. Как Зараки в брачный период.
- Ах да, помню-помню, как он одалживал у меня парадное катагину на первое свидание с Рецу-сан...
- Я до сих пор поражаюсь, как он в него поместился.
- А может, у меня на самом деле богатырское сложение, которое я удачно скрываю?
- А может, у меня прямо здесь - огромный запас хурмы, который я тоже удачно скрываю?

- Понял. Кого мне для вас убить?
- Гриммджо Джаггерджека.
- Не преувеличивайте, он вам ничего такого не сделал.
- Его следует поместить туда, где его присутствие уместно.
- А в вашей кровати его присутствие неуместно, что ли?
- В противном случае я не застрял бы здесь с недолеченными ребрами.
- Хурма...
- Гриммджо.

- Ну что вы так горячку порете, Кучики-тайчо... Куда я его должен девать, в приют для бездомных животных?
- Я не настаиваю, чтобы вы лично им занимались. Вы можете кому-нибудь его продать.
- За такой товар мне, чего доброго, придется доплачивать, чтоб забрали... Это чудо, что Унохана согласилась его приютить. Не представляю, что полезного она в нем нашла.
- Он греет как печка, этого у него не отнять.
- У меня как-то не было возможности узнать его с такой стороны.
- По вам не скажешь, что вы страдаете от недостатка тепла.
- Потому что Изуру держит под столом запасные пледы.
- О.
- Что "о"?
- О, ваш лейтенант.
- Не трожьте моего лейтенанта, охальник! У вас свой есть!

- Признаться, я вам завидую.
- Не понял? С Абараем что-то не в порядке? Обещали же, что снимут гипс и он будет как новенький.
- К сожалению, пока что это не так.
- Ну право же, где-то под покровом бинтов и гипсовым панцирем его лейтенантская душа осталась прежней...
- Да вы поэт, оказывается.
- Сейчас глубокая ночь, а я торчу здесь и занимаюсь вашими идиотскими проблемами. Ради этого можете и потерпеть мои скромные поэтические экзерсисы. Скажите наконец, чего вы от меня хотите.
- Этот кот должен убраться отсюда.
- Потому что...?
- Потому что в его присутствии я не могу позволить себе даже почесать своего лейтенанта. Это животное смотрит.
- На вас всю жизнь кто-то смотрит, и до сих пор вас это мало беспокоило.
- До сих пор я удачно скрывал свое беспокойство. И потом, почесывание не относится к актам, которые допустимо совершать публично.
- Да что вы говорите... Прошу, увольте меня от зачитывания вслух по памяти инструкции по эксплуатации лейтенантов.
- Боюсь, вам это вряд ли чем-то помогло бы.
- Почему же?
- Я еще не забыл, как вы гонялись за вашим лейтенантом по всему Сейрейтею.
- Это был особый случай. В конце концов, я вернулся домой с войны и соскучился! И вообще, мы говорили о вашем лейтенанте, а не о моем. Так что с ним не так?
- С ним все хорошо, благодарю вас. И чем меньше вы будете о нем беспокоиться, тем лучше для него и для вас тоже. Проблема не в нем, а в этом Эспаде, страдающем окотением личности. Вы должны поговорить с Уноханой.

- Почему я и почему именно с ней? Можно я лучше поговорю с Комамурой?
- Почему с Комамурой-тайчо?
- Потому что он тихий, смирный и вообще в трауре по Канаме-сану, а Унохана первым делом найдет, от чего меня срочно нужно лечить, и тут же запрет в палате точно так же, как вас.
- И тем не менее, поговорите с ней.
- С какой стати я должен это делать?
- За хурму.
- Неубедительно.
- Ради общего блага.
- Тем более неубедительно.
- Ради вашего блага.
- А еще говорят, что у вас нет чувства юмора...
- Сделайте это ради меня.
- О?
- Пожалуйста.

- И что я должен сказать Унохане-тайчо?
- Что ее новый терапевт неплох, но его профессиональные навыки нуждаются в... шлифовке. Что его следует направить на обучение под руководством компетентного в вопросе лица.
- Куроцучи Нему? Компетентнее лица и придумать сложно.
- Она не умеет обращаться с кошками.
- А кто умеет? Да еще и при этом на хорошем счету у Уноханы-тайчо?
- Ее лейтенант.
- У Котецу Исане аллергия.
- Не тот лейтенант, тупица.
-...
- Совершенно верно.
- Ой...
- Совершенно верно.
- Гениально.
- Спокойной ночи.
- Вы такой чуткий и внимательный, Кучики-тайчо...
- Убирайтесь. Хурму пришлют вам еще до завтрака.
- Если вы, не приведи ками, разбудите Изуру, возможны человеческие жертвы.
- Я слышал, в последнее время Кира-фукутайчо встает не особенно рано... если точнее, около полудня. Не слишком ли вы его утомляете?
- Вынужден признаться, Кучики-тайчо...
- Слушаю вас?
- Я его очень, очень утомляю... я без конца его тискаю, и щекочу, и чешу, да...
- ВОН!
- Сладких вам почесательных снов, Кучики-тайчо. И поздравляю с окончанием фелинотерапии.
-Я... вам пришлют очень, очень много хурмы.

-------------------------------------------------------------------------
Госпожа главврач, оснащенная своей потрясающей косой, говорила с ним ласково и доброжелательно, но Секста все равно пришел в отчаяние. Мало того, что план по изгнанию из Сейрейтея с треском провалился, так еще и придется покинуть насиженное место в не таком уж плохом госпитале и отправляться черт-те куда. Конечно, Унохана-сан очень гладко и убедительно вещала о необходимости обучения, корочках по охране труда, курсах первой помощи и условно-досрочном освобождении, но всем известно, что за такими словами кроется.

Капец котенку.

Его запихнут в какой-нибудь дом престарелых, запретят даже выходить в ресуррект, и заставят учить латинские названия мышц или тайский массаж без когтей. Гриммджо чуял за этим одетую в метафорическую белую перчатку руку капитана Шестой дивизии. Мурлыканье все-таки его достало, и подлый змий решил отомстить.
Черт.

Нет, надо было что-то делать. Зарекомендовать себя на новом месте, что ли. Если верить болтовне шинигами, его кототерапия биосигналами и правда якобы помогала пациентам. Значит, после этой самой повышенной квалификации он сможет вернуться в Готей-13 и снова начать искать лазейки, которые приведут его к Куросаки и его команде...
Орихиме!

Эта принцесса знает, как обращаться с больными. Вылечит кого хочешь. Он, Гриммджо, на собственной шкуре в этом убедился. Все три ряда зубов глухо заскрежетали при воспоминании о том, как он утратил и снова вернул расположение бывшего господина. Может, удастся повернуть дело так, чтобы его отправили учиться именно у человеческой девчонки? Ради того, чтобы добраться до Куросаки, Гриммджо был готов почти на все, даже на то, чтобы носить заколочки-цветочки в волосах.
Даже если заколочки будут ярко-красные.

Унохана-тайчо тем временем продолжала что-то рассказывать:
- Неизменная доброта и сердечность... Ясный ум...

Да. Точно. Надо поговорить с ней. А может, его и так отправляют доучиваться к Орихиме, без разговоров. Вроде пока звучит похоже. Это было бы... логично, что ли.

- Подход к пациентам... Целительский талант... Рейацу на уровне капитана...

Он вытерпит даже висюльки на хвосте, если потребуется. Но вот на хвосте они не должны быть красными...

- Отличная учеба в Академии, блестящая карьера в Готей-13, долгое время был моим лейтенантом...

А? О ком это она? Гриммджо очнулся от раздумий как раз в тот момент, когда мини-гарганта прямо у него перед носом уже закрывалась.
- Кто это? - пробормотал он обморочным голосом. Унохана фирменно улыбнулась:
- Позвольте представить - Гриммджо Джаггерджек, бывший Эспада...
- Привет-привет, сынок. Чертовски раз познакомиться.

Гриммджо подозрительно прищурился. Мужик был здоровый и широкоплечий, улыбался как Зараки после первой травмы, и сердечность от него исходила довольно пугающая. Все это никак не вязалось с Четвертой дивизией и врачебной практикой, ну да ладно. Тот же Айзен-сама вовсе не был с виду похож на человека, у которого волшебный шарик в пузе. Внешность может быть обманчива. Хорошо хоть Улькиорра всегда выглядел как летучая мышь, которой он, собственно, и являлся. Это успокаивало.

- Привет, - буркнул Секста. Унохана без видимого усилия сунула его переднюю лапу в мощный кулак странного мужика для торжественного рукопожатия.

- А это - мой бывший лейтенант и давний хороший друг... Отличный врач и твой новый наставник и учитель, Гримм-чан. Надеюсь, что вы поладите...

---------------------------------------------------------------------------------------
* Каракура *

Уроки достали, Кейго задолбал, а Кон точно был ниспослан свыше как кара за неизвестно какие грехи. Вот так-то. В жизни Куросаки Ичиго в последнее время не было решительно ничего мало-мальски хорошего. Даже сок в пакетике ему продали просроченный.

Всюду жулики.

Никому нельзя верить. Дома одна радость - всегда знаешь, откуда ждать удара. Ичиго вошел в кухню и отработанным жестом уклонился от традиционного папаниного приветствия.
Приветствия не последовало.

Ичиго забеспокоился и открыл один глаз. Неужели папаня сегодня экспериментирует с атаками со спины? Или, чего доброго, прячется в холодильнике? Или...

Чего?..

Куросаки Ишшин стоял возле стола с помидором в одной руке и луком в другой, и излучал безмерную радость при виде дорогого отпрыска:
- Сынок!!! Угадай, какой у нас для тебя сюрприз!
-...

Сюрприз кивнул, уткнувшись в чашку с молоком. Карин чесала его за ухом, Юзу восседала у него на коленках, а Кон был удачно зажат где-то между ним и спинкой стула.
- Ы...
- Итак, - объявил Ишшин - мы приняли на практику иностранного студента.
- Ы?
- Это Гримм-чан из, эмммм, издалека. Он будет изучать физиотерапию.
- Мрррр...
- Ы.
- Он станет для тебя братом! Можешь обнять его прямо сейчас!
- Ы?!
- Кстати, вы можете спать в одной комнате. И делиться гардеробом.
- Ы...

Гриммджо Джаггерджек поправил на груди бейджик с надписью "Клиника Куросаки". На его физиономии разливалось абсолютное блаженство.

@темы: переводы, bleach